Развитие психологии в России

РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИИ В РОССИИ В 20-30-е годы XX в.

• Общая ситуация в стране после революции 1917 г. и развитие психологии
• Формирование и развитие прикладных направлений и научно-практических движений после революции 1917 г.
• Новые направления психологического знания и методологические дискуссии 20-30-х гг.
• Трагедия прикладной психологии в России в 30-е гг.
• Итоги развития советской психологии в предвоенные годы (в конце 30-х гг.)

Общая ситуация в стране после революции 1917 г. и развитие психологии

• Отношения государства и научной интеллигенции
• Революция и психология

Отношения государства и научной интеллигенции

Коренные изменения основ общественного устройства, ставшие следствием победы Октябрьской революции 1917 г. в России (см. Видео), не могли не отразиться и на содержании научного мировоззрения. Рождавшаяся государственность, новые формы управления обществом охватывали своим влиянием и включали в свою сферу все стороны социальной жизни, в том числе науку.
Немногие представители интеллигенции, в том числе и ученые-психологи, безоговорочно приняли революционные изменения в России. Большинство известных психологов заняло нейтральную, если не сказать негативную, позицию в отношении новой власти. При этом основной критике подвергались прежде всего способы управления обществом, в первую очередь — фактический запрет на инакомыслие, на отстаивание или даже высказывание собственной точки зрения на происходящие события. Подобная позиция не могла остаться незамеченной и вызывала раздражение в кругах политического и идеологического руководства Советского государства.

• Однако в первые послереволюционные годы перед ним стояли как минимум две задачи, заставлявшие мириться до поры до времени с интеллигентской оппозицией:
  1. Необходимость сохранять перед мировой общественностью видимость сотрудничества с представителями разных слоев российского общества (в том числе и учеными) в деле строительства государства рабочих и крестьян;
  2. Нацеленность всех усилий революционного правительства на решение первоочередной задачи — удержание власти.

Однако уже к началу 20-х гг. ситуация в Советской России принципиально меняется: к этому времени уж решена проблема удержания власти, началось формирование новой, пролетарской интеллигенции. В связи с этим актуальной становится задача «наведения порядка» (т.е. обеспечения единства мировоззрения) в сфере культурной и научной жизни страны. И именно в этот момент репрессивный аппарат обрушивается на тех, кто на заре революционных преобразований имел неосторожность осуждать социальные нововведения или дискутировать с большевиками относительно путей и форм создания новой социальной общности. Тем более что в июне — июле 1922 г. в стране фактически было покончено с активной политической оппозицией (именно в это время состоялся суд над социалистами-революционерами, в результате которого из страны были высланы лидеры эсеров и меньшевиков). И, несмотря на то, что большой политической угрозы интеллигенция не представляла, тем не менее решением вопроса о судьбе русских ученых занимались первые лица государства. В июне 1922 г. официальный печатный орган газета «Правда» публикует статью под названием «Диктатура, где твой хлыст?», в которой уже ставится вопрос о необходимости «разобраться» с теми, кто имел свою точку зрения на происходящее в стране Советов. И вот 31 августа в печати появляется сообщение о высылке из страны наиболее активных «контрреволюционных элементов» из среды профессоров, врачей, агрономов, литераторов.

• С.Л. Франк, основоположник так называемой «философской психологии»;
• известные религиозные философы Л.П. Карсавин, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев;
• один из организаторов и редактор журнала «Вопросы философии и психологии», руководитель Московского Психологического общества Л.М. Лопатин;
• социолог П. Сорокин;
• один из ведущих специалистов в области изучения иррационального Б.П. Вышеславцев и другие.

Выдворение из страны известных ученых, составлявших цвет русской интеллигенции, нанесло мощный удар по науке, приведя к разрыву преемственности в развитии культурных процессов.
В то же время ряд ученых с энтузиазмом восприняли социальные преобразования, проводившиеся под лозунгами «социальная справедливость», «равенство», «свобода», «братство», «интернациональная пролетарская солидарность». Они искренне верили в то, что Россия стоит на пороге социального и духовного возрождения, что революция открыла новые, невиданные доселе перспективы в развитии общества, стремились активно включиться в созидание новой жизни и, несмотря на сложные условия послереволюционной разрухи (см. Видео), отдавали все силы восстановлению научной жизни в молодом советском государстве. Так, выступая на публичном заседании Института мозга в 1919 г., известный русский ученый, психолог В.М. Бехтерев говорил: «На переломе истории нельзя стоять на перепутье и ждать, нужна воля к действию, к строительству и созидательной работе, и для нас, научных деятелей, которые всегда отдавали свои силы на служение человечеству, не должно быть колебаний. Мы должны отдавать себе отчет, будем ли мы с народом, который, завоевав себе свободу, хочет строить свое будущее сам и зовет нас соучаствовать в этом строительстве. Может ли быть сомнение в ответе на этот вопрос? Мы должны поэтому стремиться к тому, чтобы сократить по возможности время разрухи, отдавая всю сумму наших знаний и все умения на созидательную работу в настоящих условиях страны и на пользу народа» (Бехтерев В.М., 1919. С.5).
Именно этими, утвердившимися в части научного сообщества, высокими гражданскими мотивами, принятием целей и ценностей нового общества объясняется, по-видимому, отмечаемый многими очевидцами событий послереволюционных лет всплеск научной активности, проявившийся и в области психологии. «Такого обилия выброшенных на общественный рынок идей, — писал психолог К.Н. Корнилов в 1927 г., — часто противоречивых, может быть и ошибочных, даже ненужных, мы не наблюдали никогда еще в истории русской психологии» (Корнилов К.Н., 1927. С. 215).

Революция и психология

В качестве основных объективных предпосылок возрастания интенсивности жизни психологического сообщества могут быть названы две основные группы факторов.
Во-первых, это запросы общественной практики в адрес психологического знания. Восстановление народного хозяйства после Первой мировой и Гражданской войн, начавшаяся в послереволюционный период реконструкция промышленности и индустриальное строительство, осуществление коренных преобразований сельского хозяйства ставили на повестку дня проблему всемерной активизации и эффективного использования потенциала человека.
Во-вторых, — потребности самой психологической науки, занятой в первые послереволюционные годы поиском новых методологических оснований в русле марксистской философии.
Таким образом, сама жизнь объективно формулировала социальный заказ перед комплексом наук о человеке, что не могло не стать благоприятной почвой для их развития в первое послереволюционное десятилетие. Важной сферой приложения психологического знания являлись и процессы, протекающие в сфере культурной жизни. Разворачивающееся движение за ликвидацию неграмотности, создание основ пролетарской культуры, перестройка системы образования, решение задач формирования «нового человека» — все это требовало серьезного психологического осмысления и обоснования.
Немаловажную роль играла поддержка науки со стороны государства, которое в период своего утверждения, видимо, нуждалось в опоре на интеллектуальный потенциал общества, в теоретическом и идейном оправдании и обосновании планируемых и осуществляющихся преобразований (см. Видео). Показательным является тот факт, что в трудном для Советской республики 1918 г. принимается решение о создании в Петрограде Института по изучению мозга и психической деятельности. В том же году кафедра психологии и лаборатория экспериментальной психологии открываются при Тбилисском университете. В 1920 г. начинается обучение на Московских высших научно-педагогических курсах, готовящих специалистов в области педагогики и психологии. В 1921 г. организован Московский научно-педагогический институт детской дефективности, имевший факультет психической дефективности; открыт педагогический факультет во втором Московском государственном университете, включающий в свой состав отделение педологии; психолого-педагогическая лаборатория учреждается при Академии социального воспитания и одновременно здесь же разрабатываются проекты создания психологической лаборатории на правах НИИ. В том же 1921 г. принимается специальное постановление Совнаркома о помощи лаборатории, возглавляемой И.П. Павловым (см. Видео) и т.д.
Отвечая на актуальные запросы общественной практики, психология активно включается в жизнь. Начинается период ее общественного самоутверждения. Бурное развитие в первые послереволюционные десятилетия получают различные психологические прикладные дисциплины (психотехника, психология управления в форме движения за научную организацию труда, психогигиена, педология, библиопсихология и т.д.); осуществляется поиск новых форм связи психологии с практикой, возрастает результативность, экономическая и социальная эффективность психологических разработок.

Формирование и развитие прикладных направлений и научно-практических движений после революции 1917 г.

• Развитие советской психотехники
• Развитие советской педологии

Развитие советской психотехники

Одним из направлений прикладной психологии, переживавшим в 20-30-е гг. в СССР бурное развитие, была психотехника. Авторитет и влияние ее в этот период были столь велики, что есть все основания определять ее не как обычную научно-прикладную дисциплину, но и как масштабное научно-практическое движение, включившее в себя, наряду со специалистами-психологами, как ученых других отраслей знания (физиологов, гигиенистов, управленцев, педагогов), так и практических работников.
Формирование и быстрое развитие психотехники, шедшее в унисон с охватившим в 20-е гг. страну движением за научную организацию труда (так называемое НОТовское движение), объяснялось не только насущной необходимостью решения задач повышения производительности труда, роста темпов производственного строительства, но имело и определенные социальные предпосылки. Очевидно, что государство диктатуры пролетариата, каким изначально являлась послереволюционная Россия, не могло не уделять серьезного внимания проблемам руководства, управления человеческими ресурсами, различным формам воздействия на человека, включая и психологическое воздействие. Известно, как глубоко был знаком В.И. Ленин с приемами и методами рационализации труда Р. Тейлора, многократно подчеркивая необходимость использования опыта капиталистической науки для нужд социалистического строительства и совершенствования государственного управления страной. К вопросам НОТ обращались в своих работах известные государственные и партийные деятели — Л.Д. Троцкий, Г.М. Кржижановский, М.В. Фрунзе, Н.А. Семашко, А.Д. Цурюпа, Е.М. Ярославский, Н.К. Крупская и др. С начала 20-х гг. в России возникают многочисленные научные учреждения по изучению производства (Центральный институт труда (ЦИТ) в Москве, Казанский институт НОТ, Всеукраинский институт труда в Харькове, Центральная лаборатория труда в Институте мозга и психической деятельности в Петрограде и др.). В 1923 г. создается общественная организация Лига «Время», ставящая задачей развитие и пропаганду идей НОТ. Ее руководители — П.М. Керженцев, И.Н. Шпильрейн, А.К. Гостев, В.Э. Мейерхольд; почетные председатели — Ленин и Троцкий.
Большое влияние на становление российского психотехнического движения оказал опыт зарубежной психотехники, которая бурно развивается в начале XX в. в Европе и Америке, и прежде всего работы Г. Мюнстерберга, В. Штерна и др. С достижениями зарубежной психотехники знакомится И.Н. Шпильрейн в период своего обучения за рубежом (см. дополнительный материал 13.1). Вернувшись в 20-е гг. в Россию, он начинает реализовывать здесь основные идеи психотехники. В частности, апеллируя к зарубежному опыту, где оправдало себя взаимодействие производственников, медиков и психологов в решении совместных задач развития производства, повышения качества труда и квалификации работников, Шпильрейн рассматривал прикладную психологию как составную часть НОТ. Поэтому первая психотехническая лаборатория создается им в 1922 г. на базе ЦИТ.
В 1923 г. Шпильрейн организует психотехническую лабораторию при Народном комиссариате труда СССР, вошедшую в 1925 г. в состав Московского государственного института охраны труда. Одновременно он создает секцию психотехники в Институте психологии при 1-м МГУ, задачей которой являлось проведение экспериментальных и теоретических исследований по психотехнике. Двадцатые годы становятся временем активной психотехнической практики. Объектами ее выступают: производство, транспорт, школа, биржа труда, воинские подразделения и т.д. Основные направления психотехнических разработок: изучение профессий; профподбор и профконсультация; рационализация подготовки к профессиональному труду и условий труда; психогигиенические и психотерапевтические воздействия; повышение эффективности пропагандистской работы и т.д. По сути, речь шла о широкой программе участия психологов в социалистическом строительстве, в становлении и развитии культуры труда и хозяйствования в новых социально-экономических условиях обобществленного экономического механизма.
Огромный размах психотехнического движения требовал, в свою очередь, создания единого координирующего органа, который и был организован в 1927 г. — Всероссийское (а позднее Всесоюзное) общество психотехники и прикладной психофизиологии (ВОПиПП). В 1934 г. оно насчитывало уже более 900 членов. Председателем его был избран И.Н. Шпильрейн. Он становится и главным редактором учрежденного Обществом журнала «Советская психотехника» (первоначальное название — «Психофизиология труда и психотехника»), который выходил с 1928 по 1934 гг. Отделения ВОПиПП создаются в Москве, Ленинграде, Свердловске, Перми, Н. Новгороде, Саратове, а также на Украине и в Средней Азии. Сформировалась сеть профконсультационных служб, психотехнических и психофизиологических лабораторий на транспорте, производстве, в армии. Психотехническое движение собрало вокруг себя многих талантливых и инициативных исследователей-психологов, таких как С.Г. Геллерштейн, А.М. Мандрыка, Н.Д. Левитов, М.Ю. Сыркин, Д.И. Рейтынбарг, А.И. Колодная, К.К. Платонов, К.Х. Кекчеев, Н.А. Рыбников, В. Коган, А.А. Толчинский, А.И. Розенблюм и многие другие.
В концентрированном виде оценка достижений и научных результатов, полученных в данной области, представлена в следующем суждении одного из участников психотехнического движения: «Советская психотехника, насчитывающая десяток лет существования, имеет за собой ряд достижений. Сравнительно за короткое время мы имеем большой охват сетью научно-исследовательских и научно-практических учреждений в промышленности, транспорте и Красной Армии. Советскими психотехниками был поставлен и разработан целый ряд вопросов, отражающих нужды советской промышленности. Так, например, область профессиографии, почти не разрабатываемая буржуазными учеными, рядом наших психотехников далеко продвинута вперед как в отношении методов этой работы, так и в отношении содержания ее… Эта профессиографическая работа позволила усовершенствовать метод профотбора… В вопросах изучения утомления в некоторых работах правильно был выпячен социальный момент его и важность изучения утомления именно с учетом этого обстоятельства. Советскими психотехниками проделан ряд интересных рационализаторских работ по рабочей мебели и т.д., имеются достижения и в области рационализации и изучения советского конвейера, в области рационализации режимов труда и т.д.» (Рахмель Э.А., 1931. С. 173).
Показателем роста авторитета советской психотехники в стране и за рубежом являлись и факты участия делегации советских ученых во всех международных психотехнических мероприятиях, а также то исключительное право, которое было получено нашим психотехническим сообществом на подготовку и проведение в СССР в 1931 г. очередной Международной научной конференции по проблемам психотехники, ставшей первым международным научным форумом, проведенным на территории нашей страны в послереволюционный период. В собственно научном отношении представляет интерес и та разнообразная фактология, которая была получена в ходе психотехнических разработок, и апробированные в них методы, а также те теоретические обобщения, которые возникали на этой основе.
Оценивая вклад психотехники в развитие психологической науки, необходимо отметить ряд моментов.
1. Серьезное внимание и глубокий интерес психотехников к проблемам дифференциальной психологии. Опираясь на концепцию персонализма В. Штерна, они стремились ответить на глубинные вопросы, возникающие при изучении человека: «…какие… признаки могут быть признаками классово-обусловленными, какие критерии существуют для того, чтобы считать различие устойчивым признаком или нет, случайно явившимся или проявлением типа, какие критерии имеются для того, чтобы считать уклонение от нормы действительно установленным, какие критерии для того, чтобы считать явление повторяющимся, чтобы считать его закономерным, чтобы считать его зависящим от того, а не от другого факта» (Шпильрейн И.Н., 1930. С. 95).
Обращение к дифференциально-психологической теории, с одной стороны, являлось важным для психотехники, работавшей с реальными людьми в естественных условиях их жизнедеятельности, с другой стороны, тем самым вносился определенный вклад в изучение конкретного человека в его своеобразии и во взаимодействии с разнообразными, определяющими его деятельность, условиями среды, в накопление огромного фактологического материала по проблеме индивидуальных различий. Его осмысление и анализ, к сожалению, исторически оказался существенно отсрочен и является уже результатом научных исследований последних десятилетий (История советской психологии труда, 1983; Кольцова В.А., Носкова О.Г., Олейник Ю.Н. И.Н. Шпильрейн и советская психотехника // Психол. журн. 1990. Т.11. №2. С. 111-133; Котелова Ю.В.,1986; Носкова О.Г., 1997).
Позитивным являлось также стремление изучить реального человека как активного деятеля, вносившее новую стратегию в саму процедуру и направленность психологического исследования. И в этом отношении Шпильрейн и его сотрудники, по сути, развивали идеи А.Ф. Лазурского о естественном эксперименте, но объект у них был еще более сложный — взрослый человек, профессионал, осуществляющий ту или иную производственную деятельность.
Сам Шпильрейн так определял влияние психотехники на психологию в целом: «Заставляя работников теоретической психологии следовать за своими успехами, психотехника тем самым разрушает старую психологическую лабораторию, изучавшую отвлеченного, отделенного от общества человека, ведя ее работников к постановке и решению теоретических вопросов, тесно связанных с конкретизацией психологии как науки, стоящей на грани естествознания и обществоведения» (Шпильрейн И.Н. Предисловие // Руководство по психотехническому профессиональному подбору / Под ред. И.Н. Шпильрейна и др. М.;Л., 1929. С. IV, С. IV).
2. В научном отношении по-новому и фактически впервые рассматривались И.Н. Шпильрейном такие сложные интегральные характеристики человека, проявляемые им в процессе освоения и осуществления трудовой деятельности, как профессиональное мастерство, профессиональные способности и т.д. Разработан и специфический метод изучения психологических механизмов овладения человеком профессией — метод «искусственной деавтоматизации» сложившихся у человека автоматизированных структур регуляции действий. Оригинальную трактовку в трудах советских психотехников получил и метод психологического анализа профессий. Накапливаемые в конкретных исследованиях данные, раскрывающие обусловленность профессиональных особенностей психики характером целей и задач трудовых действий, их содержанием, спецификой обстановки труда, подготавливали почву для возникновения деятельностного подхода в советской психологии.
3. Представляется интересной и приобретающей в настоящее время актуальное звучание реализованная в работах психотехников непосредственная практическая ориентированность исследований, согласно которой критерием их истинности выступала практика в ее высшей форме — научных предсказаний и конструктивных, целенаправленных изменений изучаемого объекта (Шпильрейн И.Н. О повороте в психотехнике // Психотехника и психофизиология труда. 1931. № 4-6. С. 245-246). Являющаяся новаторской для своего времени и решительно порывающая с антипрагматической традицией российской научной мысли и менталитета в целом (см. дополнительный материал 13.2), указанная методологическая стратегия направляла усилия ученого на полезный результат и в нем видела критерии и эталоны истинности научных поисков. И хотя полезность и истинность — не однопорядковые явления, но при учете таких характеристик, как целенаправленность изменений объекта, соотношение планируемого и осуществленного (реализованного) изменения, прогноз результатов воздействия и т.д., данный критерий получает необходимые основания для обретения статуса научности. К сожалению, глубокие теоретические поиски в этой области после запрещения психотехники не проводились. Некоторые же исследователи, признавая на словах важность практики как критерия науки, «де факто» в качестве и исходной, и конечной инстанций и критериальных признаков со временем начинают использовать прежде всего соответствие теоретических основ и результатов, полученных в ходе исследования, господствующей методологической парадигме. У этих психологов происходил как бы сдвиг критерия «вверх» при явном умалении и недооценки роли и значения практической ориентированности научного результата.
4. С этим же связана и еще одна важная идея, развиваемая психотехниками — об относительной независимости техники, методик и феноменологии научного исследования от его философских объяснительных основ. Не бесспорная в теоретическом смысле и имеющая позитивистский оттенок, эта идея тем не менее открывала некоторый простор для развития поисковых исследований и обоснования взаимодействия советской психологии с зарубежными научными психологическими школами и направлениями. На примере психотехники Шпильрейн доказывал идейную «нейтральность» науки, называл психотехнику «винтовкой», которая одинаково хорошо может служить и белым, и красным. И эта идея ученого (пересмотренная им самим в конце 20-х гг.) сейчас вновь обретает особую актуальность.
Таким образом, в результате развития психотехнического движения был накоплен разнообразный и богатый опыт взаимодействия психологии с практикой; как самостоятельная дисциплина оформляется прикладная психология, включающая ряд направлений исследования; осуществляется попытка осмысления и использования достижений, накопленных в зарубежной психотехнике, для решения практических задач хозяйственного строительства.
Оценивая в целом вклад психотехники в становление советской психологии, Л.С. Выготский в 30-е гг. отмечал, что психотехническая практика «пробила брешь» в здании старой психологии, показала ее несостоятельность, содействовала определению контуров методологии будущего строения марксистской психологии» (26, с.393).

Развитие советской педологии

Другим важным научно-практическим направлением, существенно определявшим картину развития психологического знания в послереволюционный период, являлась педология. Возникновение педологии в конце Х1Х в. связано с деятельностью известных ученых С. Холла, Э. Меймана, В. Прейера, Д. Болдуина и др.
В России истоки педологического движения восходят к началу ХХ в. и представлены работами А.П. Нечаева, Г.И. Россолимо, А.Ф. Лазурского, Н.Е. Румянцева, И.А. Сикорского, К.И. Поварнина, В.П. Кащенко и др. (2; 17; 59). В центре их внимания был ребенок в его индивидуальном своеобразии. Отсюда вытекало требование глубокого изучения ребенка, выявления его склонностей и интересов как отправных моментов развития, применение гуманистических принципов заботы о ребенке и индивидуального подхода к нему в выборе средств и методов воздействия (А.А. Никольская, В.В. Большакова, В.В. Аншакова и др.).
После Октябрьской революции педология обретает благоприятную почву для развития: новое общество поставило задачу — сформировать нового человека. Об этом неоднократно заявляли Л.Д. Троцкий, Н.К. Крупская, А.В. Луначарский и другие идеологи государства. Так, Троцкий указывал, что, сформирование нового «улучшенного издания человека» составляет важнейшую задачу социалистического общества.
Особенно острое звучание вопрос о воспитании нового типа личности, человека-строителя социализма, приобретает в конце 20-х гг., когда в политической сфере на повестку дня выносится проблема «кто кого».
Страна стояла перед выбором: либо дальнейшее движение по пути развития рыночных отношений, усиления кооперативного движения, альтернативности и плюрализма в сфере культуры, науки и образования, либо возврат к политике жесткой регламентации всех аспектов жизнедеятельности общества.
Одновременно это была борьба за человека: или признание его личностных и гражданских прав и свобод, или полное подчинение его интересам классовой борьбы и на этой основе — формирование психологии «нового человека» как «винтика», части единого механизма государственной машины. Постепенно верх берет антидемократическая тенденция. И в этих условиях на педологию возлагались задачи воспитания этого «нового человека». Она была призвана разработать научно обоснованные методы формирования, обучения и воспитания ребенка.
Среди авторитетных ученых, откликнувшихся на призыв государства, были: П.П. Блонский, М.Я. Басов, С.С. Моложавый, А.С. Залужный, А.Б. Залкинд, Л.С. Выготский и др. Возникает сеть педологических центров и учреждений; в педологическое движение включаются специалисты разных профилей, занимающиеся изучением ребенка. Таким образом, педология приобретает характер комплексного знания о человеке. О размахе педологического движения свидетельствовал I-й съезд по педологии, состоявшийся в конце 1927 — начале 1928 г. в Москве. В работе съезда приняло участие около трех тысяч человек из разных регионов страны; было представлено около 350 докладов, работало 7 секций. Съезд принял решение о создании Педологического Общества и специального журнала «Педология». На внимание к проблемам педологии со стороны государства указывало присутствие на съезде известных политических и общественных деятелей Н.И. Бухарина, А.В. Луначарского, Н.А. Семашко, Н.К. Крупской. В их выступлениях был четко сформулирован социальный заказ педологии: «…процесс производства нового человека наравне с производством нового оборудования…»(53, с.9).
Попытки определения предмета и методов, выделения научных постулатов педологии пронизывают всю недолгую историю ее существования и представлены прежде всего в трудах ее главных теоретиков. Именно это складывающееся новое понимание ребенка и условий его развития составляет главную ценность педологического наследия. Какова же педологическая интерпретация психического мира ребенка? Прежде всего, это признание биосоциальнойприроды ребенка. Социальное (среда) и биологическое (наследственность) рассматривались как неразрывно связанные, подчеркивалась невозможность как их противопоставления, так и чисто механической внешней связи. Среда оценивалась как условие социально-биологической эволюции ребенка. А отсюда вытекало требование всестороннего его изучения на разных онтогенетических стадиях, анализа закономерностей и тенденций развития, выявления внутренних его предпосылок (склонностей, способностей, мотивов, интересов) и особенностей среды обитания. Это стало основой понимания педологии как синтетической научной дисциплины, призванной дать целостное знание о ребенке. Блонский отмечал, что педология должна пониматься как наука о возрастном развитии ребенка в условиях определенной социально-исторической среды (13, с.9).
Глубокое знание личности ребенка, законов ее развития и воспитания рассматривалось в качестве основания эффективного педагогического процесса, включающего не только познание ребенка, но и его целенаправленное изменение. Разрабатывались и использовались разнообразные приемы и средства исследования детей, их диагностики: опросники, интервью, тесты. Объектом изучения и воздействия выступали как трудные дети, так и одаренные, талантливые. Тем самым практически отрабатывался принцип индивидуального подхода к ребенку в процессе его обучения и воспитания. Среди педологов имелись расхождения в понимании соотношения роли биологических и социальных факторов, сознательного и бессознательного, среды и воспитания.

• В теоретическом смысле педологическое движение не было однородным, в нем было представлено несколько направлений:.
  • последователи психоаналитического учения (И.Д. Ермаков);
  • рефлексологически ориентированные педологи (И.А. Арямов, К.И. Поварнин, А.А. Дернова-Ярмоленко);
  • сторонники биогенетического подхода (П.П. Блонский);
  • сторонники социогенетического подхода (А.Б. Залкинд, С.С. Моложавый, А.С. Залужный и др.).

Автор биогенетической концепции П.П. Блонский утверждал, что в своем онтогенезе ребенок воспроизводит основные этапы биологической и исторической эволюции человечества.
Несмотря на спорность отдельных аспектов этого подхода, благодаря ему в психологии утверждалась идея развития, ставшая одним из методологических оснований не только педологии, но и всей современной психологической науки. Генетический принцип в исследовании ребенка развивался также в работах М.Я. Басова, Л.С. Выготского и др. Благодаря же социогенетическому подходу, возглавляемому А.Б. Залкиндом, методология психологии обогащалась не менее конструктивной идеей об обусловленности внутреннего психического мира человека внешними, социальными факторами.
В силу ряда причин, и в первую очередь под влиянием идеологического давления, границы применимости второго подхода все больше расширялись. Это привело на определенном этапе развития советской психологии к недооценке природных основ психики, игнорированию проблемы задатков и способностей, одаренности, индивидуально-психологических различий и проблемы индивидуальности в психологии в целом, роли бессознательного, а также умалению значения принципа индивидуального подхода к человеку и утверждению примата коллективного над индивидуальным. И хотя лидеры педологического движения П.П. Блонский, Н.К. Крупская и др. выступали за углубленное изучение индивидуальных наследственных предпосылок развития ребенка, большинство исследователей в 30-е гг. уже не рисковало включаться в разработку этих «идеологически опасных» тем. Например, в ходе организованной в 1932 г. в Обществе педагогов-марксистов дискуссии по педологии, Н.К. Крупская подчеркивала: «Как-то неприлично даже считается говорить о наследственности. А между тем, отрицать наследственность — значить говорить против здравого смысла… Мы должны научиться подходить к ребенку, учитывая его индивидуальные особенности, являющиеся результатом наследственности и тех условий, в которых ребенок рос. Это не противоречит коллективности — коллектив не обезличка» (46, с.40).
Указывала Крупская и на позитивное значение некоторых идей Фрейда: «Вопрос о переводе подсознательных импульсов поведения человека в сознательные — очень важен с педагогической точки зрения» (46, с.41).
Тем не менее к этому времени уже был закрыт Психоаналитический институт (директор — И.Д.Ермаков), сворачивается индивидуально-психологическая тематика в ряде центров, начинаются гонения на генетиков и т.д. Тем самым рядовые педагоги и педологи «воспитывались» на примерах того, что может быть с каждым, кто будет заниматься «буржуазными», «лженаучными» проблемами.
Таким образом, в результате проведения в 20-е гг. широкомасштабных прикладных исследований, психология в нашей стране, во-первых, накопила значительную новую научную фактологию, необходимую для построения системы психологической науки; во-вторых, обрела чрезвычайно полезный опыт взаимодействия с практикой. Укрепление фактологического базиса психологии вновь остро поставило вопрос о важности теоретико-методологических оснований ее развития.

Новые направления психологического знания и методологические дискуссии 20-30-х гг.

• Поведенчество как фактор формирования материалистических основ в советской психологии в 20-30-е гг.
• Методологические дискуссии 20-30-х гг. в советской психологии
• Развитие психоанализа в России

Поведенчество как фактор формирования материалистических основ в советской психологии в 20-30-е гг.

После революции психология в теоретическом отношении представляла чрезвычайно пеструю картину. В ней выделялись различные течения: эмпирическая психология, поведенчество (в различных его вариантах — реактология, рефлексология), фрейдизм, социально-ориентированные области психологии; наряду с материалистическими, естественно-научными, сохранялись и продолжали развиваться, по крайней мере в первые послереволюционные годы, воззрения религиозно-идеалистического толка. Сложившийся плюрализм мнений и подходов в атмосфере высокой социальной активности общества стал реальной почвой для развития интенсивных научных поисков и развертывания продуктивных дискуссий. Примером тому служат серьезные теоретические обсуждения ключевых проблем науки, развернувшиеся в философской науке в начале 20-х гг.
Существенное значение для формирования нового мировоззрения имела дискуссия о роли философии в развитии науки. В 20-е гг. этот вопрос стал предметом острых споров. Ряд общественных деятелей — Э. Енчмин, С.К. Минин и другие отрицали философию, называя ее «орудием эксплуатации» и приравнивая к религии. «Подобно религии философия враждебна пролетариату», — утверждал С.К. Минин (55, с.126) . Отсюда негативная оценка им понятия «философия марксизма», утверждение необходимости очищения науки от философии. Противоположную позицию занимал Н.И. Бухарин. Он доказывал органическую связь философии с различными научными дисциплинами, подчеркивал ее интеграционную роль в развитии научного мировоззрения, создании целостной системы знания (21). Тем самым создавалась благоприятная почва для восприятия марксистской философии в качестве методологического базиса развития научного мировоззрения.
В области психологии в ходе теоретических дискуссий также росло осознание необходимости интеграции усилий всех ее течений, их объединения на почве общего методолого-теоретического подхода. В этом многие ученые того времени видели выход из кризисного состояния психологии, идентифицируемого с ее теоретической и организационной раздробленностью и разобщенностью.
Именно в «осознанной потребности отдельных дисциплин в руководстве», в необходимости «критически согласовать разрозненные данные, привести в систему разрозненные законы, осмыслить и проверить результаты, прочистить методы и основные понятия, заложить фундаментальные принципы», то есть создать «общую психологию», видел Л.С. Выготский основу для преодоления кризиса психологии (25, с.292). «Психология, — писал он, — не двинется дальше, пока не создаст методологии» (Там же. С. 423).
Второй важный вопрос состоял в том, какое философское учение должно быть положено в основу развития науки. Дискуссии 20-х гг. показали поляризацию главных философских течений — материализма и идеализма — и их однозначное связывание с теми или иными классовыми и политическими направлениями (55). Так, философы идеалистического лагеря, оценивая марксистскую философию, идентифицировали ее с вульгарным материализмом в науке и коммунизмом в политике. С другой стороны, философы-марксисты подчеркивали связь идеализма с капитализмом, контрреволюцией и религией.
Поэтому нельзя не согласиться с мнением о том, что «социально-классовая направленность философского мировоззрения затмевала то ценное, что имелось в содержании концепций, находящихся в состоянии конфронтации» (Там же. С. 14 ).
И естественно, что в условиях «триумфального шествия» социалистических идей во всех сферах общественной жизни в качестве такой общенаучной методологии, основания объединения разноуровневых и разнонаправленных течений психологической мысли выступает философия Маркса, являющаяся методолого-теоретическим и идеологическим базисом и обоснованием осуществлявшихся в стране социальных преобразований.
Ставшая после победы революции руководящей силой общества Коммунистическая партия уделяла науке большое внимание, оказывая на нее не только организационное, но и идейное воздействие. Проблемы научной политики государства и новой социалистической науки обсуждаются в работах многих видных деятелей партии и государства: В.И. Ленина, Л.Д. Троцкого, Н.И. Бухарина, А.В. Луначарского, Н.К. Крупской и др. В своей программной статье «О значении воинствующего материализма«, опубликованной в 1922 г., В.И. Ленин обосновывал необходимость укрепления союза философии с естествознанием, перестройки естествознания на базе диалектического материализма (50).
Для пропаганды идей марксизма в науке и осуществления линии воинствующего материализма в научном мировоззрении была создана сеть коммунистических изданий — журналы «Под знаменем марксизма», «Вестник Коммунистической Академии», «Октябрь» и др. — и учреждений (Академия Коммунистического воспитания и т.д.). Таким образом, уже с первых лет жизни нового государства наука была предметом его пристального внимания и контроля.
В этих условиях было естественно, что именно к марксизму обращались многие ученые в поисках тех точек опоры, которые обеспечивали бы психологии выход из теоретического тупика, преодоление переживаемых ею организационных трудностей, дальнейшее ее прогрессивное развитие. Собственно же научной предпосылкой столь принципиальной теоретико-методологической переориентации являлась объединяющая многих прогрессивно мыслящих психологов глубокая неудовлетворенность господствующей в психологии, начиная с конца ХIХ в., интроспекционистской, идеалистической парадигмой и поиск материалистических оснований познания психической реальности.
Одними из первых отечественных ученых, выступивших с призывом построения новой психологии, базирующейся на основе марксизма, были П.П. Блонский и К.Н. Корнилов. Принявший идеи Октябрьской революции и вдохновленный открывающимися ею перспективами социального переустройства общества, П.П. Блонский связывал с этим и возможности качественного сдвига в развитии научного мировоззрения. Он критиковал идеалистическую психологию, считая, что разрабатываемая ею проблема души — «проблема метафизическая, а не научная». Поэтому «борьба против психологии души» оценивалась им как борьба против «религиозных и метафизических атавизмов в психологии» (11). Блонский призывал к реформированию науки, доказывал, что прогресс в развитии психологии связан прежде всего с освоением ею марксизма: «Научная психология ориентируется на марксизм» (Там же. С. 34).
Поиск конкретных путей построения новой психологии приводит Блонского к отходу от проблемы сознания, понимаемой им как замаскированная форма психологии души, на позиции поведенчества, что, с его точки зрения, отвечает требованиям материалистического подхода в психологии.
Предметом психологии человека, согласно взглядам ученого, должно быть поведение человека, и сам человек рассматривается им как биологическое существо. Тем самым снимается противоречие между психологией и естествознанием. Психология, став наукой о поведении, превращается в раздел биологического знания. Однако Блонский подчеркивал в то же время и важность социальных условий в развитии человека, понимая под последними совместную деятельность людей в разных сообществах. Психологические феномены рассматриваются Блонским как виды поведения.
Дальнейшая эволюция взглядов ученого состояла в отказе от поведенческих позиций и в принятии идеи о необходимости учета и исследования субьективных состояний при условии их строго материалистического обьяснения.
Столь же безапелляционной и однозначной в этом вопросе была позиция К.Н. Корнилова. Выступая на 1-м Всероссийском съезде по психоневрологии в 1923 г., он также говорил об актуальной необходимости создания марксистской психологии. Отмечая традиционную ориентированность психологии на связь с философским знанием, Корнилов считал вполне оправданным применение марксизма в реорганизации психологии. Причем последний характеризовался им как «строго научное или, как говорят, «внутринаучное» философское мировоззрение» (42, с.42).
Корнилова поддержали многие ученые, работавшие в основных психологических центрах страны: В.А. Артемов, Н.Ф. Добрынин, Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, А.А. Смирнов, Б.М. Теплов и др. В начале 20-х гг. он становится одним из лидеров российской психологии. Этому немало способствовал исход дискуссии, развернувшейся в это время между ним и Г.И. Челпановым. С Челпановым в послереволюционные годы ассоциировались традиционные идеалистические воззрения в российской психологии. Последовательный борец против материализма, сторонник эмпирической, интроспекционистской вундтовской психологии, Челпанов сохраняет свои взгляды и в новых условиях. Декларируя необходимость осмысления возможностей использования марксизма в психологии, он в то же время последовательно отстаивал тезис о независимости эмпирической психологии от идеалистической философии. Тем самым делалась попытка вывести представляемое им направление из-под удара. Столь же безосновательным, по мнению Челпанова, является связывание эмпирической психологии с диалектическим материализмом. Позже Челпанов сделал безуспешную попытку обосновать возможность соединения интроспективной эмпирической психологии с марксизмом.
Главным оппонентом Челпанова становится Корнилов, который, критикуя идеализм и непоследовательность Челпанова, в то же время предлагал столь же непродуктивный путь чисто внешнего, механического, ассоциативного соединения марксистских идей с психологическими положениями. О проблеме «марксизм и психология», по сути дела, спорили два человека, в равной степени далеко стоящие от понимания подлинного содержания и эвристических возможностей марксистской философии как методологии психологии. Столкнулись две крайние позиции: неприятие по существу нового философского мировоззрения и попытка его чисто механического внедрения в науку (16). Не логика научных аргументов, а однозначное и прямолинейное восприятие социально одобряемого мировоззрения обеспечило победу Корнилова: в 1923 г. он замещает Челпанова на посту руководителя Психологического института. Этим фактически завершалась длительная борьба, ведущаяся между естественно-научным и идеалистическим, интроспекционистским подходами в отечественной психологической науке.
И хотя некоторое время еще продолжалось обсуждение указанной проблемы, вопрос был решен уже однозначно в пользу марксизма. Например, неудачной оказалась попытка А.Н. Нечаева, вслед за Г.И. Челпановым, на II Всероссийском съезде по психоневрологии в 1924 г. провести идею об отказе психологии от принятия тех или иных философско-мировоззренческих основ. В изложении Нечаева это прозвучало в виде призыва «ни идеализма, ни материализма». Этот тезис был отвергнут участниками съезда. В выступлениях и дискуссиях доминировали материалистически ориентированные направления в психологии, которые в 20-е гг. были представлены рефлексологией В.М. Бехтерева и реактологией К.Н. Корнилова.
Выступая против интроспекционизма и отстаивая объективный путь исследования психики, указанные направления в то же время представляли упрощенную механистическую модель понимания и интерпретации природы и оснований функционирования психики, фактически сводя ее исследование лишь к выявлению нервно-физиологических механизмов. Тем самым в психологию вводилось новое понимание предмета психологии — поведение, понимаемое как внешне выраженные реакции и рефлексы человека в ответ на внешние воздействия.
Введение в отечественную психологию категории «поведение» связано с деятельностью И.М. Сеченова, И.П. Павлова, В.М. Бехтерева, А.А. Ухтомского (90) (см .дополнительный материал 13.3).
Вот как определял предмет психологии В.М. Бехтерев: «Для рефлексологии… нет ни объекта, ни субъекта в человеке, а имеется нечто единое — и объект, и субъект, вместе взятые в форме деятеля, причем для стороннего наблюдателя доступна научному изучению только внешняя сторона этого деятеля, характеризующаяся совокупностью разнообразных рефлексов, и она-то и подлежит прежде всего объективному изучению, субъективная же сторона не подлежит прямому наблюдению и, следовательно, не может быть непосредственно изучаема…» (10, с.185).
Исходя из утверждения о недоступности психики непосредственному объективному исследованию, рефлексологическое направление приходит к отказу от ее изучения, считая, что необходимо все проявления человека — и элементарные, и высшие (к последним Бехтерев относит психическую деятельность, или «духовную сферу») изучать строго объективно, а значит, ограничиться лишь исследованием внешних особенностей действий человека в их соотношении с теми внешними (физическими, биологическими, социальными) воздействиями, которыми они обусловливаются.

• Таким образом, на смену интроспекционистской ориентации приходит новый подход, суть которого выражается в следующих характеристиках:
  1. Объективный способ изучения всех проявлений человека.
  2. Антропологическая ориентация: точкой отсчета является человек как целое в его взаимодействии с окружающей его действительностью.
  3. Материалистическая трактовка психики как производной от деятельности организма и осуществляющихся в нем энергетических преобразований при умалении отражательной природы психики.
  4. Антипсихологизм, или игнорирование психики как предмета исследования.

В рамках поведенческого, рефлексологического подхода, ставшего в 20-е гг. доминирующим направлением изучения внутреннего мира человека и выступающего за замену психологии (как субъективной науки) рефлексологией, был накоплен значительный полезный опыт, который, к сожалению, в советской историко-психологической литературе долго не получал адекватной оценки. Возвращаясь к этой важной странице в истории развития российской психологической мысли и оценивая ее с позиций современного развития психологической науки, нельзя не отметить ряд положительных моментов в рефлексологической концепции человека, предложенной и наиболее ярко представленной в работах ее создателя, В.М. Бехтерева ( 51; 52; 73).
Прежде всего, необходимо указать на комплексный и системный характер его научного подхода. Бехтерев заложил прочные основы интегрального, целостного исследования человека. Человек в его целостности, в единстве всех его сторон, как полиструктурное и многоуровневое образование — главный предмет его исследования. Человек у него — это и представитель определенного биологического вида, и носитель нервно-психической организации, и продукт внешней среды. Стремление рассмотреть человека в разных его проявлениях в концепции Бехтерева постепенно вступало во все большее противоречие с биологизаторскими тенденциями, выражающимися в утверждении доминирования природных основ человека при недооценке общественно-исторических и культурных факторов детерминации его развития. Но сама идея всестороннего изучения человека, выдвинутая ученым, вносила существенный вклад в становление комплексного человекознания и имела большое значение для психологии. В этом отношении через Бехтерева осуществлялась преемственная связь: он реализовал в своем учении и способствовал тому, что в советскую психологическую науку был введен традиционный для русской общественной мысли целостный взгляд на человека. Принцип комплексности и системности осуществлялся ученым как на уровне теоретических разработок и при подготовке и реализации программ эмпирических исследований, так и в его широкомасштабных организационных нововведениях. Убедительный тому пример — история создания Института мозга и психической деятельности, в структуре и функционировании которого получили практическое воплощение идеи комплексности и системности. В нем были представлены все основные направления, исследующие человека на разных уровнях его организации: анатомической, гистологической, биохимической, биологической, физиологической, рефлексологической (психологической), включая индивидуальную и коллективную рефлексологию, экспериментальную и детскую психологию, психотерапию, евгенику и т.д.
Исходя из комплексного подхода к человеку естественно возникало стремление существенно расширить границы его изучения, исследовать все проявления его жизнедеятельности. Этой стратегии отвечала попытка Бехтерева очертить и описать предметную область наук о человеке и его психической жизни, включив, таким образом, в их состав новые отрасли: генетическую рефлексологию, рефлексологию труда, коллективную рефлексологию и т.д. Бехтерев не ограничился анализом индивидуального поведения человека, а поставил вопрос об объективном изучении взаимодействия поведения человека с поведением других людей.
Он первым в отечественной психологии дает определение предмета, задач и методов социальной («общественной») психологии, рассматривая ее в соответствии с теми же принципами, которые использовались им при разработке проблем индивидуальной объективной психологии и рефлексологии человека: «Предметом общественной психологии является изучение психологической деятельности сборищ и собраний, составляемых из массы лиц, проявляющих свою нервно-психическую деятельность как целое, благодаря общению их друг с другом» (7, с.8).
Вышедшая в свет работа Бехтерева «Коллективная рефлексология» фактически узаконила новую предметную область, явившись первым серьезным осмыслением и обобщением тех исследований, которые проводились в данной области как в зарубежной, так и отечественной психологической мысли.
В этом труде вновь четко проявились те теоретические «киты», на которых строилось все учение Бехтерева: комплексность, объективный подход к исследуемым реалиям, механицизм. Последний выразился в стремлении в физических законах (всего их 23) найти универсальные основания (механизмы), которые позволили бы объяснить такие сложные социальные процессы, как развитие и преемственность культурных традиций; образование и динамика социальных общностей; изменение общественных взглядов и настроений и т.д. В определении методов исследования социально-психологических явлений Бехтерев был последовательным сторонником объективного подхода.
Использовалась та же стратегия, что и в объективной психологии: исследование внешних проявлений «собирательной личности» в зависимости от внешних воздействий. Представляют интерес содержащиеся в книге определения коллектива, типология групп, описание механизмов возникновения общностей, теоретический анализ общения, его функций, видов, средств.
Особый интерес представляет предложенная Бехтеревым процедура сравнительного анализа индивидуальной и групповой деятельности, позволяющая вычленить и изучить особенности и характер «влияния сообщества на деятельность входящей в него личности» (9, с.61).
Уже этот перечень показывает, сколь значительным и новаторским взглядом на психическую реальность явился рассматриваемый труд Бехтерева. И хотя многие положения его далеко не бесспорны, являются результатом скорее житейского, а не научного обобщения, имеет место эклектичность, смешение разных подходов, все же выход этой книги стал заметным событием в развитии отечественной психологии 20-х гг. Он открывал важную страницу в становлении принципа социальной обусловленности психики и поведения человека, ставшего позднее в отечественной психологии одним из ее главных методологических оснований.
Но, несмотря на серьезные позитивные тенденции, связанные с утверждением объективного подхода в психологии и попыткой создания строго научного, системно и комплексно организованного учения, все же очень многое в поведенческих течениях не удовлетворяло психологов и, прежде всего, — редукционистское сведение психики к нервно-мышечному механизму.
Не отвечала задачам углубления психологического познания и предпринятая К.Н. Корниловым попытка создать психологию, опирающуюся на марксизм, посредством механического слияния различных психологических течений: эмпирической психологии, психологии сознания и психологии поведения (он назвал ее реактологией — наукой о реакциях). Из эмпирической психологии он брал признание значимости психических процессов и методов самонаблюдения. Поведенческое направление, представляющее объективный подход в психологии, оценивается Корниловым как более близкое к марксизму, но неприемлимым в нем является отказ от изучения психических явлений. Отсюда им делался вывод, что марксистская психология должна стать синтезом этих двух течений, и изучать и объективные основы психики, и их субъективную сторону. При этом психическое рассматривалось лишь как отражение внутриорганических процессов. Основным понятием реактологии являлось понятие «реакция», в котором указанные две стороны выступали, по мнению Корнилова, в единстве.
Таким образом, поведенческий подход в психологии не смог стать тем интегрирующим основанием, которое объединило бы различные подходы в понимании психического. Поиск предмета психологии продолжался.
В связи с этим, углублялось и осознание значимости марксистской теории как основания перестройки психологии, происходило все более тесное объединение ученых на основе марксистской философии. И если в начале 20-х гг. марксистская психология рассматривалась как одно из возможных методологических оснований психологии, то уже в конце 20 — начале 30-х гг. она оценивалась как единственно возможная и подлинно научная линия в ее развитии. «Марксистская психология, — писал Л.С. Выготский, — есть не школа среди школ, а единственная истинная психология как наука, другой психологии, кроме этой, не может быть. И обратно: все, что было и есть в психологии истинно научного, входит в марксистскую психологию: это понятие шире, чем понятие школы или даже направления. Оно совпадает с понятием научной психологии вообще, где бы и кем бы она ни разрабатывалась» (25, с.435).

Методологические дискуссии 20-30-х гг. в советской психологии

Возникновению единого подхода всегда предшествует в науке период острой полемики, дискуссий. Не миновала эту стадию и советская психология. Однако в конкретных социально-политических условиях нашей страны эти процессы порой приобретали чрезвычайно острый и даже трагический характер. Дело усугублялось тем, что на рубеже 20-30-х гг. в социально-политической жизни страны происходят серьезные изменения. На фоне острой классовой борьбы, сопровождающейся определенными ограничениями демократии, все более укрепляются тоталитарные тенденции, начинает складываться режим культа личности Сталина.
Административно-командный стиль управления, характерный для тоталитарного государства, проникает и в область науки. Период относительно свободного, «плюралистического» развития ее заканчивается. На смену ему приходит сложный и драматический этап, характеризующийся полной подчиненностью научной мысли господствующей в обществе идеологии и политике.
Нарастают процессы идеологизации научной деятельности, научные дискуссии все больше приобретают идеолого-оценочный, а не творческий характер. Провозглашенный В.И. Лениным принцип партийности и классового подхода становится главным мерилом, критерием оценки и одним из основных принципов организации научной деятельности. Идеология непосредственно вторгается в научную жизнь, диктует науке не только то, что она должна искать, но и то, как, каким образомона должна решать стоящие перед ней задачи, априорно задает желаемый (требуемый) результат. Соответственно уровень ценности и значимости научных теорий, концепций определяется в первую очередь степенью их соответствия марксистским идеям и принципам. Какое-либо отступление от господствующей методологической парадигмы карается самыми суровыми санкциями.
Одной из первых отраслей науки, испытавших на себе всю силу этих санкций, стала психология. И это не случайно. Объективно задача психологии состоит в том, чтобы обеспечить понимание человеком закономерностей психической жизни, себя самого и окружающих его людей и на этой основе — дать ему возможность развития саморегуляции, творческого, глубоко индивидуального отношения к миру, формирования активной жизненной позиции. Основная же цель и направленность тоталитарного режима заключается в минимизации инициативы и творчества, в обеспечении управляемости всеми субъектами социальной жизни; он нуждается в стандартизированной личности и унифицированном поведении.
Постепенно начинается наступление идеологии по всему фронту психологической науки. Если в первые послереволюционные годы лояльности или чисто декларативного принятия социальных и идеологических ценностей государства диктатуры пролетариата было достаточно для того, чтобы продолжать исследования в привычном традиционном русле, то к концу 20-х гг. ситуация коренным образом меняется. Открывалась трагическая для психологии полоса ее гонений, когда начался «крестовый поход» против всякого инакомыслия. Его целью было уже уничтожение не какого-либо одного направления, а многообразия мнений и подходов вообще, приведение этих мнений к единому основанию… Не те или иные научные школы и теории должны были определять методологию психологии, а философские идеи Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. С этой целью организуется инициированная сверху и носящая откровенно идеологический характер тотальная ревизия разных психологических направлений, школ и течений. В ходе этой кампании, возглавляемой Коммунистической Академией, ставилась задача оценить положение в науке и осуществить ее «марксистско-ленинскую реконструкцию», внести в науку принципы марксистской материалистической диалектики. Поскольку дискуссии в области психологии в конце 20-х гг. совпали с широкими дискуссиями в общественных науках и естествознании и осуществлялись на фоне, как тогда отмечалось, борьбы марксистской философии с разными уклонениями в философских науках (позитивистским — С. Минин, Э. Енчмин; механистическим — И.И. Скворцов-Степанов, В.Н. Сарабьянов, И.А. Боричевский; ревизионистским — А.М. Деборин), это не могло не отразиться и в психологических дискуссиях.
Именно методологические проблемы стали центральными во время дискуссий по рефлексологии, состоявшимися в 1929 г., и по реактологии, происходившими в 1930-31 гг.
Первыми после смерти своего лидера — В.М. Бехтерева (1927) — дискуссию начинают рефлексологи. Методологическая секция Общества рефлексологии, неврологии, гипнотизма и биофизики выступила с предложением обсудить пути дальнейшего развития рефлексологии, наметить перспективы, критически осмыслить свой собственный накопленный опыт: «Наступил период положительной переоценки всего коллективным трудом созданного в этой области материала…» (66, с.6). Реализацией этой осознанной потребности в саморефлексии стала рефлексологическая дискуссия, развернувшаяся 4 мая — 10 июня 1929 г. и продолжившаяся на конференции, состоявшейся в сентябре того же года в Государственном рефлексологическом институте по изучению мозга им. Бехтерева в г. Ленинграде. Как отмечается в материалах дискуссии, задача ее состоит в том, чтобы, исследовав принципы диалектического и исторического материализма, проанализировав историю всех учений о поведении животных и человека, методологически осмыслив материал, накопленный в разных областях рефлексологии, разработать новую методологию рефлексологии, «наметить ее пути и перспективы, пересмотреть и выработать новые методики исследования и выяснить подлинную связь рефлексологии со смежными ей науками» (Там же. С.8). Наконец, своеобразным итогом обсуждения проблем рефлексологии и, одновременно, реактологии, явилась так называемая реактологическая дискуссия, проходившая в Москве в 1931 г.
В советской историографии итоги дискуссий оцениваются однозначно положительно; указывается, что они подготовили условия для преодоления механистических тенденций в психологии, явились импульсом к построению «новой системы материалистической психологии, опирающейся на прочный философский фундамент» (20, с.77). Подчеркивается, что в результате философских и психологических дискуссий 20-х гг. был совершен качественный поворот в развитии советской психологической науки.
Безусловно, любая научная дискуссия (если она является действительно научной) выступает условием развития научного познания и уже в этом смысле продуктивна. Немало конструктивных идей, положений, касающихся познания психики, было высказано и во время этих так называемых «поведенческих» дискуссий.
Так, ученые-рефлексологи подтвердили свою приверженность принятой ими и последовательно реализуемой в исследовательской практике научной стратегии, заключающейся во всестороннем анализе поведения, материалистическом монизме, объективном подходе к изучению человека. Но, руководствуясь задачами дальнейшего развития рефлексологического учения и находясь в то же время под влиянием социальных и идеологических инноваций, они пытались найти точки опоры в новой методологии. В качестве такой методологии выбирается материалистическая диалектика. В материалах рефлексологической конференции по этому поводу говорится: «Неотложной стала задача создания новых предпосылок, новой методологии и методики, новой проблематики всестороннего изучения поведения человека. Обосновать новую методологию, методику и проблематику изучения поведения можно только на основе материалистической диалектики, с одной стороны, и на основе максимального сотрудничества и взаимной связи всех смежных наук, с другой» (66, с.6). В соединении накопленного в русле объективно-рефлексологического познания поведения конкретного материала с диалектической методологией виделся залог успеха и условие дальнейшего перспективного развития знаний о человеке.
Обращает на себя внимание тот факт, что центром обсуждения на рефлексологической дискуссии становится наиболее важный, сложный и болевой вопрос — о соотношении рефлексологии и психологии. Это свидетельствовало об осознании самими рефлексологами недостаточности чисто поведенческого подхода.
Большинство участников дискуссии высказывается за синтез рефлексологии и психологии, подчеркивая при этом, что речь должна идти не о механическом их объединении и не о некоем «абстрактно-неопределенном, формальном» синтезе, а о «диалектическом синтезе», при котором «противоположности синтезируются через их развитие…, преодолевают свою односторонность, снимаются в высшем конкретно-определенном единстве» (Там же). Но возникал еще один принципиальный вопрос — что же должно стать основой осуществления синтеза — «соотносительная (рефлекторная) деятельность» (по Бехтереву) или психика?
Придерживаясь монистических позиций, участники дискуссии практически единодушно отдают приоритет соотносительной деятельности. Но это уже не означало, как было прежде, отказа от психики. Большинство ученых — В.Н. Осипова, Б.Г. Ананьев, И.Ф. Куразов и др. — доказывали необходимость переосмысления предмета рефлексологии и введения в него психической составляющей. Наиболее полно и аргументированно указанную позицию в своем докладе выразила В.Н. Осипова. Она рассматривает психику как «качественную сторону единой соотносительной деятельности», компоненту поведения. В связи с этим делается вывод, что исключение психики и сознания из соотносительной деятельности чревато двоякими последствиями: с одной стороны, это приводит к механистическому, одностороннему, ограниченному пониманию механизмов поведения, с другой — к идеалистической трактовке самого психического, исследуемого вне целостного поведенческого акта. По мнению В.Н. Осиповой, сведение рефлексологии только к физиологии нервно-двигательного аппарата означает, по сути, упразднение и самой рефлексологии как науки о поведении. Что же касается собственно психологии, то, как подчеркивается в ее докладе, рассматривая психическое как момент высших сочетательных рефлексов, исследователь получает возможность строго объективного, научного его анализа и объяснения, что поднимает познание психического на качественно иной, более высокий уровень.
Та же идея звучит в докладе Б.Г. Ананьева, настаивавшего на методологической ошибочности отрицания специфики психики и сознания и сведения их к простейшим формам соотносительной деятельности. «Психику и сознание не следует искать за пределами соотносительной деятельности, их нужно изучать и вскрыть в пределах этой деятельности» (Там же. С. 32-33). В то же время в материалах рефлексологической конференции особо подчеркивается мысль о том, что признание качественной стороны соотносительной деятельности не означает узаконения субъективного, «не есть переход… к субъективному методу» (Там же. С.18). Последний оценивается как не научный, в лучшем случае — как дополнительный. Основным принципом рефлексологии по-прежнему остается объективный подход. Это относится и к познанию субъективных процессов — путем исследования их проявления «во внешнем», «в системе, в комплексе соотносительных действий организма» (Там же. С. 18).
Таким образом, хотя рефлексологи сохраняли прежние представления о способах познания психического, и хотя они еще не подошли к рассмотрению его отражательной природы, налицо было стремление переосмыслить предмет рефлексологии, включить психические процессы в структуру поведения, готовность к совершенствованию методических средств и приемов исследования психической реальности. Это, на наш взгляд, означало важный шаг вперед в преодолении ограниченности узко поведенческого подхода, в поиске новых перспективных линий и расширении горизонтов развития рефлексологии в ее движении к познанию психической реальности.
Рефлексологическая дискуссия, несмотря на частые апелляции ее участников к общефилософским положениям марксистского учения, по своему характеру являлась научным обсуждением со всеми присущими ему характеристиками: анализ и сопоставление научных данных, опора на фактологический материал, использование системы аргументов, вытекающих из природы исследуемого явления, оценка различных подходов и позиций и т.д. В центре внимания был широкий круг проблем, касающихся предмета рефлексологии, ее связи с другими науками, отличия от бихевиоризма, особенностей используемых методов и т.д. Поэтому парадоксальным представляется заключение реактологической дискуссии, проходившей год спустя (1931) о рефлексологии. В нем рефлексология характеризуется как «грубо-биологизаторское» направление, основой которого являются механистические воззрения. Какие-либо развернутые аргументы в пользу этого вывода отсутствуют.
Резкой критике во время уже реактологической дискуссии подвергаются также реактология, психотехника, бихевиоризм и другие научные направления. Наибольшее внимание в содержательном плане в постановлении уделяется, конечно же, реактологии. Ей инкриминируется отказ от исследования психических феноменов, сведение внутреннего мира к совокупности реакций, утверждение «зеркального» характера отражения, игнорирование качественной специфики высших психических процессов (мышления, речи) и т.д. Конечно, эти замечания могли бы стать предметом серьезного научного обсуждения. Но не оно было задачей данной «дискуссии». Исход в ней был заранее предопределен, и поэтому никакие научные аргументы и доводы не могли сыграть уже какой-либо роли. Рефлексология и реактология как самостоятельные научные направления были обречены, они приносились в жертву новой идеологии и методологии, которая уже открыто заявляла свои права на монопольное господство в области научного мировоззрения.
Сам факт принудительного выделения одного подхода, одной идеи или одного методолого-теоретического основания в качестве единственного, безальтернативного, доминирующего противоречит природе науки, ее плюралистической сущности. И уж совершенно не укладывающимся в рамки законов научной жизни является запрещение, административное закрытие научного направления, даже если в научно-содержательном отношении оно характеризуется определенными недостатками. Исправлять свои ошибки наука должна сама путем углубления собственной логики, совершенствования теоретико-понятийной структуры, системы исследовательских методов и приемов. Прекращение исследований в том или ином направлении оправдано только тогда, когда это является результатом внутринаучного процесса.
В реактологической дискуссии выступают два иерархически несопоставимых оппонента: ученые, представляющие свою концепцию, с одной стороны, и государственно-идеологическая система, обладающая всей полнотой нормативно-директивного воздействия и санкций, с другой. Поэтому указанные научные направления, «запланированные для закрытия», были абсолютно беспомощны в борьбе за свое существование.
Более того, собственно научное содержание реактологического и рефлексологического учений в данной дискуссии выступает скорее в качестве фона. Фигурой же является их идеологическое содержание, представленное в материалах обсуждения и его заключительном документе наиболее выпукло и отчетливо. Так, рефлексологии предъявляется целый «букет» идеологических обвинений: осуществление «классово-враждебного» влияния в области психологии, протаскивание в нее «под флагом марксизма идеалистических идей», отрыв теории от практики, «воинствующий эклектизм», «агностицизм», «кантианские извращения марксистско-ленинской теории отражения» и т.д. (66).
Не менее острые оценки получает в резолюции по итогам дискуссии 1931 г. и реактология: ориентация на буржуазную философию и социологию, «некритическое и без переработки перенесение к нам чуждых стране строящегося социализма буржуазных учений, их методов и методик» и т.д. (38).
Главным критерием, основной идеологической нормой при оценке научной или художественной идеи, любого творческого продукта становится принцип партийности, выступающий по замыслу его авторов, в качестве мощного регулятора развития культурных процессов и своеобразного фильтра, фиксирующего соответствие направленности и содержания деятельности человека (художника или ученого) и ее результатов интересам социалистического государства, коммунистической партии. В анализируемых материалах прямые упоминания и ссылки на принцип партийности представлены в большом количестве. Наука определяется как один из факторов классовой борьбы, на нее переносятся все категории, критерии и требования последней. Подчеркивается, что «все основные вопросы классовой борьбы заострены… в области науки. Нет такой науки, в которой бы не происходили процессы размежевания, перестройки, перегруппировки, борьбы разных групп и школ, несомненно, отражающие обостренную классовую борьбу в нашей стране» (Там же. С.1). Соответственно формулируются и требования к науке — она должна быть «проникнута большевистской партийностью и направлена на обслуживание социалистической практики» (Там же).
Критерий партийности использовался при оценке разных научных направлений и подходов. Так, главной виной реактологии называется «отсутствие партийности, отсутствие основного политического стержня, который бы превращал психологию в одно из научных орудий социалистического строительства» (Там же. С.5). Это подтверждалось ссылками на работы К.Н. Корнилова, в которых усматривалось умаление возможностей рабочих и крестьян сравнительно с интеллигенцией.
Единственным положительным моментом в реактологическом учении признается его «прогрессивная роль в борьбе с реакционно-идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п., с одной стороны, и с енчменианством и рефлексологией — с другой» (Там же. С.4). И здесь проявилась еще одна характерная особенность идеологического «руководства» наукой — поддержание и искусственное создание атмосферы взаимной борьбы в научном сообществе. Что касается реактологии, то она, выполнив в первые послереволюционные годы роль «карающего меча революции» в борьбе с другими научными школами и направлениями, от этого «меча» и погибла.
Не осталась вне внимания организаторов дискуссии и зарубежная «буржуазная психология». Ее состояние определяется как кризисное. Отмечается, что все ведущие психологические школы (бихевиоризм, гештальт-психология) зашли в тупик, выход из которого они найти не в состоянии. Указывается на усиливающееся влияние в зарубежной психологии «реакционных идеалистических теорий», к числу которых отнесены персонализм В. Штерна, психология духа Шпрангера и т.д. Буржуазные ученые оцениваются как «чуждые стране строящегося социализма» (Там же. С.5). Советских психологов призывают бороться «с проникновением различных буржуазных течений в СССР, остатками и отголосками старых буржуазных психологических школ у нас…» (Там же. С. 7).
Таким образом, добиваясь монопольного влияния на духовную жизнь общества, включая и научную сферу, марксистско-ленинская идеология возводила неприступные барьеры между дореволюционной и послереволюционной мыслью, между «советской наукой» и зарубежной. Как отмечается в работе А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского, «в условиях тоталитарного режима культивировалась версия об «особом пути» марксистской психологии как «единственно верной» отрасли знания» (63, Т.1. С. 227). Это приводило, с одной стороны, к нарушению исторической преемственности в развитии научного знания, с другой — к разрушению плодотворного синтеза российской науки с мировой научной мыслью.

• Таким образом, если рефлексологическая дискуссия представляла собой преимущественно научное обсуждение, то реактологическая уже несла в себе все признаки идеологической кампании:
  • выдвижение в центр обсуждения идеологических, а не содержательно-научных идей;
  • острота и идеологический характер оценок и суждений;
  • подмена свободного обсуждения априорно заданными сентенциями;
  • применение идеологических и административных санкций по отношению к «провинившимся» направлениям (свертывание разработок в области рефлексологии и реактологии, переориентация научных центров, смена их руководителей).

Развитие психоанализа в России

В условиях острой идеологической чистки, естественно, не имели ни малейшего шанса выжить и те направления психологической науки, которые дерзнули заявить о своих претензиях на теоретическое лидерство в науке. Яркий пример тому — судьба фрейдизма, сторонники которого определяли его как учение, проникнутое «монизмом, материализмом… и диалектикой, т.е. методологическими принципами диалектического материализма» (54, с.169), призывали объединить фрейдизм с марксизмом и связывали с ним перспективы развития психологии.
Еще до революции 1917 г. психоанализ привлек к себе внимание русских исследователей, которые применяли метод и популяризировали теорию Фрейда. После революции психоанализ продолжал развиваться в России 20-х гг., как ни в одной другой стране мира, работы Фрейда и других психоаналитиков интенсивно переводились и издавались. Психоаналитическое учение нашло сторонников в среде медиков, педагогов, литературоведов. Идеи Фрейда осмыслялись учеными, философами и психологами. Психоанализ включался в решение общегосударственной задачи воспитания ребенка. Возможность применения психоаналитического метода к детям обсуждалась на коллегиях Народного комиссариата просвещения и Главнауки. В мае 1918 г. был учрежден «Институт ребенка», задачей которого являлось всестороннее изучение и распространение знаний о природе ребенка и его воспитании в дошкольном возрасте. В работе института важное место отводилось психологической лаборатории. В Петрограде психоаналитическая проблематика разрабатывалась в Институте по изучению мозга под руководством В.М. Бехтерева. Здесь в качестве ассистента работала Татьяна Розенталь, одна из первых русских психоаналитиков, читавшая курс лекций «Психоанализ и педагогика» и осуществлявшая лечебную и исследовательскую работу. В лаборатории психотерапии и гипноза Института мозга проводили лечение психоанализом по Фрейду, а также использовали катартический метод психоанализа В. Франкла.
Работы по изучению ребенка велись и в Московском психоневрологическом институте, где с 1920 г. отделом психологии заведовал И.Д. Ермаков, активный пропагандист идей Фрейда. Для исследования детей он использовал метод свободных ассоциаций, обращая внимание в первую очередь на эмоциональную сферу. Ермаков разрабатывал новый методический подход к анализу детского рисунка, вел работы по изучению половой жизни ребенка. С именем И.Д. Ермакова связано дальнейшее развитие и организационное оформление советского психоанализа. В 1921 г. под его руководством при отделе Психоневрологического института был открыт детский дом-лаборатория. В документах о его создании подчеркивалось, что дом-лаборатория опирается на психоаналитическое учение З. Фрейда. Здесь изучались душевно здоровые дети в возрасте от года с точки зрения проявления бессознательных влечений. Главной задачей дома-лаборатории стала выработка методов изучения и воспитания полноценных в социальном смысле детей. Ермаков исходил из понимания психоанализа как метода «освобождения ущербного человека от его социальной ограниченности» (29). Поэтому большое значение он придавал новым формам воспитания в коллективе, полагая, что их надо применять с самого раннего возраста. Изучению раннего периода детства, периоду наиболее сильного проявления инстинктов, лежащих в основе последующего развития ребенка, уделялось первостепенное внимание.
Психоаналитическое движение в стране в это время приобретало все больший масштаб. Психоаналитические группы возникают в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, Казани. Представители этого направления принимали участие в работе международных психоаналитических конгрессов, публиковали свои материалы в зарубежных журналах и состояли членами зарубежных психоаналитических организаций. Методы психоанализа применялись в психиатрической практике, некоторые педагоги в школах и воспитатели в детских садах опирались на психоаналитические концепции в процессе воспитания детей, осуществлялась психоаналитическая интерпретация художественного творчества (23; 31; 62; 69; 70; 79).
Если на I Всероссийском съезде по психоневрологии в 1923 г. было представлено несколько сообщений членов психоаналитических групп из Москвы и Казани, то на Втором психоневрологическом съезде 1924 г. работы психоаналитической тематики были представлены значительно шире и оказались в центре внимания.
В 20-е гг. психоанализ так же как и другие направления психологии подвергся критическому пересмотру и теоретическому осмыслению с позиций марксистской философии. Многие ученые были втянуты в дискуссию о соответствии психоанализа марксизму. П. Блонский, В. Гаккебуш, Л. Выготский, В. Волошинов, И. Сапир, Б. Быховский, М. Рейснер, А. Варьяш, А. Деборин, А. Лурия, А. Залкинд, Б. Фридман, Н. Карев, В. Юринец и др. на страницах научных и партийных изданий давали очень разные оценки психоанализу. В это время по аналогии с марксизмом начинает широко использоваться термин «фрейдизм», которым стали называть учение Фрейда.
Члены психоаналитической ассоциации А.Р. Лурия и Б.Д. Фридман отстаивали точку зрения на психоанализ как на научный метод, чисто материалистический метод, находя в аналитической теории и марксизме ряд методологически близких позиций. Как отмечал Лурия, психоанализ строит свою систему психологии, соответствующую методологическим требованиям современной позитивной науки, сформулированным диалектическим материализмом.
Выступая против «недочетов и грехов узкоэкспериментальной психологии», психоанализ представляет собой попытку избежать ее ошибки (54, с.171). Как и марксизм, психоанализ, согласно мнению Лурии, ставит задачу изучения целостной личности, механизмов ее поведения. Для него характерен монистический, динамический подход к личности. Вместо изучения отдельных функций он исследует непрерывные процессы, в которых отражается органическая связанность ребенка с психикой взрослого человека; им рассматривается не «человек вообще», а изучаются детерминирующие социальные влияния на механизмы человеческой психики; вместо эмпирического описания явлений сознания «так, как они нам даны» ставится задача аналитического изучения внутренней обусловленности явлений, «так, как они нам не даны», но как они могут быть изучены на основе метода объективного анализа (Там же. С. 174). Утверждалось, что психоанализ построен на фундаменте материалистического монизма, рассматривающего психические явления как разновидность органических явлений. Поэтому он решает непосредственно задачу диалектического материализма — изучение целостной личности и движущих сил ее психики. В психоанализе главным становится социально-биологическое объяснение явлений психики; человек понимается как единый био-социальный организм. В этом Лурия усматривал близость психоанализа марксизму как учению, ориентированному на «активистический, практический» подход к изучению исторического человека, выдвигающему на первый план вопросы, «связанные с мотивами человеческого поведения, с механизмом воздействия на человека раздражений био-социальной среды и его реакцией на них» (Там. С. 176).
Лурия считал, что в понимании природы и механизмов влечений учение Фрейда имеет точки соприкосновения с теорией условных рефлексов. Психоаналитический подход к проблеме личности сводится к изучению раздражений, воздействующих на организм и реакций организма на эти раздражения.
Выделяются два вида раздражений: внешние, идущие от биологической и социальной среды, и внутренние — от физиологических процессов организма.
Особое внимание придается второй группе малоизученных внутренних раздражений, называемых влечениями. Лурия подчеркивает, что влечения рассматриваются Фрейдом в строго монистическом аспекте, т.к. они включают в себя явления чисто соматического, нервного раздражения, внутренней секреции с ее химизмом, и не несут на себе психологического отпечатка. Отсюда делается вывод, что вместе с реактологией и рефлексологией человека психоанализ, исследующий психические явления в плоскости учения об органических процессах, происходящих в целостном организме, закладывает» твердый фундамент психологии материалистического монизма» (54, с.194).
Б.Д. Фридман в работе «Основные психологические воззрения Фрейда и теории исторического материализма» утверждал, что взгляды Фрейда и марксистская точка зрения на образование идеологий дополняют друг друга: марксизм изучает источники идеологических явлений, а фрейдизм — способ, психический механизм их образования: «Исторический материализм рассматривает общественное «сознание» как продукт и отражение хода истории, т.е. борьбы различных «желаний» (интересов) в обществе. Учение Фрейда дает объяснение тому, как совершается процесс образования желаний и отражения их борьбы в «головах» людей под влиянием внешних обстоятельств» (78, с.152). Фридман оставался наиболее ярко выраженным сторонником совмещения фрейдизма с марксизмом даже тогда, когда спор приобрел политический характер борьбы за чистоту идеологии. В 1929 г. он писал: «Вопрос когда-то стоял таким образом — может ли психоанализ как психоаналитическая дисциплина лечь в основу будущей марксистской психологии? Я принадлежу к тем, которые думают, что никакой другой метод, никакое другое направление в психологии не содержит в себе тех элементов, которые нам необходимы для построения марксистской психологии» (30, с.120).
Выступая против обвинения психоанализа в идеализме, его сторонники пытались продемонстрировать связь этого учения с материалистической диалектикой. Так, Б. Быховский утверждал, что материалистическое обоснование психоанализа не только возможно, но и необходимо. За субъективистской «шелухой» фрейдовской терминологии скрывается рациональное зерно, согласуемое с реактологией и рефлексологией; нужно только пересадить фрейдовское учение на почву диалектико-материалистической методологии, тем самым избавив его от мистицизма и обнаружив его объективный, научный характер. Быховский видел рациональное ядро психоанализа в том, что, выдвигая два главных принципа психической деятельности — принципы удовольствия и реальности — он ставит вопрос, по сути, о механизмах психической регуляции поведения, подтверждаемых положениями биологии, теории эволюции, реактологии и рефлексологии. Быховский считал, что «несовершенные искания Фрейда чреваты многими ценными мыслями и перспективами, которые следует извлечь и взрастить на плодотворной почве диалектического материализма» (22, с.255).
Стремление совместить психоанализ с марксизмом, обосновать его роль в построении новой материалистической психологии приводило ко все более критическому анализу самого учения Фрейда. Как его противники, так и сторонники, не принимали полностью всех теоретических построений системы Фрейда; отмечая ее достоинства, новаторские идеи, они находили в ней в то же время несоответствия, ошибочные допущения и пытались переосмыслить, приспособить это учение к языку других влиятельных течений современной им психологии, к языку марксизма. Но такие «исправления» психоанализа в духе марксизма приводили в результате к трансформации и того, и другого. Примером здесь могут служить психоаналитические разработки в духе марксизма А. Залкинда, Г. Малиса, А. Варьяша.
А. Залкинд, активный сторонник психоаналитического движения в 20-е гг. (и столь же активный его ниспровергатель — в 30-е), выступал за преемствование марксизмом учения Фрейда, при условии освобождения последнего от некоторых «дуалистических и идеалистических элементов». Он утверждал, что теория полового влечения не является истинным центром фрейдизма, поэтому именно ее следует изъять. В итоге возникает «стройная психофизиологическая архитектура», без сексологических построений, отсутствие которых не влияет на ее качество и не отражается на понимании открытых Фрейдом психологических механизмов (34, с.152). Залкинд считал, что надо лишь «расшифровать» громоздкие фрейдовские построения, «почти полностью отдающие сочнейшим идеализмом», и перевести их в русло объективистических и монистически-материалистических понятий. В этом, по его мнению, может помочь рефлексологический метод, т.к. «его чистый объективизм и биологический монизм разрушают метафизические леса вокруг здания фрейдовского учения и обнаруживают стойкую материалистическую сущность действительного, не искаженного фрейдизма» (Там же. С. 153).
Залкинд осуществляет перевод фрейдовской терминологии, находя соответствия между положениями психоанализа и рефлексологии и в результате получает вместо понятий «желание», «удовольствие», «вытеснение», «стратегии», «бессознательное», «бегство в болезнь» объективные понятия — «рефлекс», «очаги оптимального возбуждения», «фонд наименьшей энергетической затраты», «торможение», «растормаживание», «рефлекторная направленность» и т.д.
Для Залкинда главную ценность в психоанализе представляет влияние среды на фонд биологических навыков. Во внешней среде, если она неправильно организована, накапливаются раздражения, чуждые организму, раннему детскому опыту человека, приобретенному на основе безусловных рефлексов, т.е. фонду удовольствия (или «принципу удовольствия» по фрейдовской терминологии). Современная окружающая человека капиталистическая среда препятствует накоплению новых приспособляющих навыков; организм находится в состоянии стойкого торможения по отношению к новым раздражителям, он «как бы противопоставляется среде, сохраняя под спудом большую часть своего энергетического фонда» (Там же. С. 155). Под влиянием усиления, сгущения новых раздражений происходит растормаживание и приспособление к реальности, что и есть «борьба принципа удовольствия с принципом реальности». Невостребованная энергия требует своего высвобождения, а это возможно лишь при реорганизации среды, при создании растормаживающих, т.е. «сублимирующих«, факторов. «Современная общественная жизнь, подавляя естественные — общебиологические и социальные — проявления, старательно нагнетает всю выдавленную ею из человеческих организмов энергию в сторону полового; удивительно ли, что в результате подобной «работы» нас постигло целое половое наводнение» (Там же. С.160).
Но эту огромную энергию, творческий потенциал важно направить в нужное русло, «не на половом, а на социальном лежит ответственность за потопление этих резервов» (Там ж. С.160).
Изменяя определенным образом среду, можно влиять на организм, управлять влечениями, физиологическими функциями, направлять высвобождающуюся энергию в русло, нужное революционной общественности. Такое понимание фрейдовского учения приводило к все большей апелляции к социальному фактору в объяснении функционирования индивидуальных психических структур, к социологизации не только психики, но даже и физиологии человека. А. Залкинд считал, что возможна «глубочайшая марксистская революция внутри психофизиологии», основанная на новейших завоеваниях физиологии, связанных с учением о рефлексах, и психоаналитических воззрениях: «Помимо и против воли самих авторов этих научных открытий, вряд ли ожидавших такого их применения, марксисты обязаны немедленно заняться социологизированием психофизиологии» (33, с.10). Большое внимание он уделял вопросам полового воспитания. Ряд его статей по теме «классового подхода к половому вопросу» вызвал живой интерес и критику в партийной печати. Попытка разработать новую марксистскую модель полового поведения отражала признание детерминирующего влияния «нового содержания среды» на психофизиологию индивида. «Октябрьская революция, — писал Залкинд, — проделала чрезвычайно сложную ломку в идеологии масс, достаточно сложные сдвиги вызвала она и в их психофизиологии. Меняющаяся социальная среда изменяет не только сознание, но и организмы» (35, с.8).
Такого рода толкования психоанализа вызывали серьезную критику. В работах Л. Выготского, А. Деборина, В. Волошинова, И. Сапира, В. Гаккебуша критике подвергался фрейдизм и попытки срастить его с экономическим учением Маркса. Оппоненты обвинялись в непонимании сути марксизма, в неправомерности смешения частей двух методологически несовместимых систем, в излишнем увлечении гипотетическими построениями психоанализа. Но помимо научной критики существовала еще и партийная. Поводом к ней стало признание позитивной методологической роли психоанализа и сближение его с социальной доктриной марксизма. Например, А. Варьяш предложил в качестве методологической основы историко-философских исследований, наряду с традиционным для марксизма анализом производственных отношений, проводить также «подробный анализ обрабатывающих функций психической деятельности человека», обращаясь при этом к психоанализу. Он обосновывал возможность толкования положения психоанализа в понятиях марксизма, а утверждения Энгельса и Маркса — в понятиях Фрейда. При таком соотнесении марксизма и психоанализа последний получал общественно-политическое измерение, начинал претендовать на место марксизма. Вторжение в сферы официальной идеологии не могло быть не замеченным в условиях, когда усиливалась тенденция утверждения моноидеологии. Конечно же, такие допущения сразу же вызвали резкий отпор в партийной печати (3).
Если и раньше некоторые позиции психоанализа подвергались критике, обвинению в идеализме, то начиная с 30-х гг. оценки его приобретают жесткий, однозначно отрицательный характер. Психоанализу инкриминируются различные политические грехи и ошибки. Так, А. Залкинда, как одного из руководителей «психоневрологического фронта», причислили к «меньшинствующим идеалистам», обвинили в недостаточно критическом разоблачении реакционного учения Фрейда. А. Варьяша критиковали в «прямом скатывании к психоанализу», в механистической ревизии марксизма (75). Даже те, кто в 20-е гг. активно выступал против фрейдизма и его сближения с марксизмом ( А. Деборин, Н. Карев, В. Юринец), в 30-е гг. обвиняются в политической близорукости, в том, что они вели критику с формально-схоластических позиций и не смогли вскрыть » контрреволюционную сущность» учения Фрейда.
Эти гонения на науку совпали по времени с «политическим фиаско» одного из ведущих политических лидеров, Л.Д. Троцкого. В современных работах историков науки все чаще подчеркивается тесная связь исчезновения психоанализа из советской психологии с окончанием в СССР политической карьеры Троцкого (47; 49; 86). В своих публичных выступлениях и в работах Троцкий часто одобрительно отзывался о психоанализе. Некоторые члены Русского психоаналитического общества были близки к нему, например писатель А. Воронский, дипломат, вице-президент Общества В. Копп. Многие психоаналитики ссылались в своих попытках обосновать значение психоанализа для марксистской психологии на высказывания Троцкого, апеллировали к его авторитету. Эта связь с гонимым политическим лидером сыграла свою роль в изменении отношения к психоанализу.
В одном из номеров «Пролетарской революции» за 1931 г. Сталин выступил с письмом «О некоторых вопросах истории большевизма». В нем он назвал троцкизм «передовым отрядом контрреволюционной буржуазии» и призвал к непримиримой борьбе с «гнилым либерализмом» и «троцкистской контрабандой» (72, с.3-12). После этого наступление на психоанализ шло уже под знаком борьбы с «классовыми врагами в науке», приверженцами «троцкистской контрабанды» (48). В первом номере журнала «Психология» за 1932 г. появились статьи А. Таланкина, Ф. Шемякина и Л. Гершоновича, в которых психоанализ напрямую соотносился с троцкизмом. Таланкин указал на то, что своевременно не был разоблачен троцкизм в психологии, так как «никто иной, как Троцкий, обосновал идею объединения учений Фрейда и Павлова, как основы психологии» (76, с.39). Шемякин и Гершонович в статье «Как Троцкий и Каутский ревизуют марксизм в вопросах психологии» обвинили Троцкого в том, что он выдавал за подлинный марксизм механистическую теорию Павлова, соединенную с «идеалистической и метафизической теорией Фрейда — этой одной из наиболее реакционных теорий» (81, с.7). Осуждению были подвергнуты и психологи, не сумевшие разоблачить должным образом «воинствующий идеализм теории Фрейда, показать ее смыкание с фашизирующей буржуазной наукой, вскрыть на основе ленинских указаний ее классовую природу и враждебность диалектическому материализму» (Там же. С. 10).
Кампания за очищение науки от «скверны троцкизма», искоренение инакомыслия привела к тому, что началось широкое ниспровержение психоанализа в научных учреждениях и в учебных заведениях. Создавались комиссии, подвергавшие переоценке теоретическую и практическую деятельность ученых. В начале 1931 г. прошел ряд собраний на кафедре Академии коммунистического воспитания, где осуждались «идеологические ошибки» А. Лурии, Л. Выготского, А. Залкинда и других ученых, проявивших «недостаточно бдительности» по отношению к психоанализу и фрейдизму (56). В печати и на научных конференциях все настойчивее звучали призывы к самокритике, к публичному отречению от «идеологически неверных взглядов». Ученые, обращавшиеся к осмыслению психоаналитических идей, вынуждены были признаваться в ошибках и грехах, называть психоанализ «биологизаторской, антимарксистской, реакционной» теорией, несовместимой с классовой сущностью процессов развития и классовыми задачами воспитания. Одни раскаивались в некритическом упоминании имени Фрейда, другие вообще отрекались от прежних взглядов, изобличали себя в «политической близорукости». Указанная кампания завершилась изгнанием психоанализа из отечественной теории и практики. Любое обращение к идеям психоанализа, попытки позитивно применять его начинают с 30-х гг. восприниматься как недозволенные, опасные, политически преследуемые. Эта тенденция сохранялась в нашей стране многие годы.

Трагедия прикладной психологии в России в 30-е гг.

К середине 30-х гг. были разгромлены также прикладные отрасли психологии, и прежде всего психотехника и педология.
Нападки на психотехнику начались в конце 20-х гг. на волне общих дискуссий, проводимых в секции естествознания Комакадемии, куда входила психотехника. В начале 30-х гг. они еще более усиливаются. Руководители психотехнических обществ пытались защищаться, используя метод самокритики и обличая собственные ошибки. Им вменялось в вину некритичное отношение к «идеалистическому мировоззрению Штерна», различные «уклоны» в исследовательской и практической работе. И вот 26 января 1935 г. психотехническое движение было обезглавлено: в этот день был арестован, а впоследствии расстрелян по приговору суда его лидер И.Н. Шпильрейн, которому было предъявлено обвинение в «контрреволюционной пропаганде» и «троцкизме». Вспомнили, вероятно, широкие международные связи ученого, его совместную работу с Троцким в Лиге «Время», неосторожные выводы, касающиеся высшей партийной элиты государства, сделанные в середине 20-х гг. при подготовке книги «Язык красноармейца» (82). После ареста Шпильрейна и последовавшими за ним гонениями на его ближайших учеников и сподвижников, психотехническое движение в России сворачивается. В газете «Известия» в 1936 г. в статье В.Н. Колбановского психотехника обвиняется в «псевдонаучности», «невежестве», звучит призыв покончить с психотехнической практикой: «Прежде всего, нужно покончить с психотехнической практикой… Существующие психотехнические лаборатории и станции нужно ликвидировать, а их работников вернуть к полезному труду» (40).
Одновременно с психотехникой проводилась ликвидация педологии. Кампания против этого «лжеучения» была значительно более шумной и помпезной. Центром педологических дискуссий также являлась Комакадемия, где специально было создано постановлением ЦК партии в 1929 г. Общество педологов-марксистов. Одним из кураторов Наркомпроса, членом его коллегии и ответственным за кадровую работу становится в конце 20-х гг. А.Я. Вышинский.
Развернувшаяся под руководством Н.К. Крупской в Обществе в 1932 г. дискуссия, показала, что педологи глубоко анализируют педологическую науку и практику и видят существующие в ней недостатки. Предметом обсуждения стали ключевые вопросы: о предмете педологии и ее основных принципах и категориях, о связи педологии с педагогической работой, с практикой обучения и воспитания, о приемах и способах изучения ребенка.
Подчеркивая синтетический характер педологии как целостного знания о ребенке, П.П. Блонский в то же время справедливо предупреждал о недопустимости и необоснованности претензий педологической науки «на синтез чуть ли не всех наук», рассматривая это как гибельный для педологии путь (12, с.53). Позже он выскажет эту идею еще более радикально: «Почему синтез, а не анализ знаний о ребенке?» (цит. по: 77, С. 61).Он остро поставит вопрос о праве педологии на монополию в области синтетического знания о ребенке и о том, что столь же весомы претензии других наук, в т.ч. психологии, привлекать различные данные для целостного рассмотрения своего предмета.
Глубокий анализ и саморефлексия педологии, предпринятые педологами в 30-е гг., свидетельствовали о значительных ресурсах развития педологии, о ее готовности к творческому самодвижению. Подтверждением этого являются и те серьезные труды, которые издаются в это время ведущими педологами: «Педология» П.П. Блонского (М., 1934), «Основы педологии» Л.С. Выготского (Л., 1934) и т.д. В них дается новая трактовка предмета педологии как науки об онтогенетическом развитии ребенка, исследуемом в контексте определенной социальной среды (13, 26). Акцент делается на изучении физиологических, психологических и социальных особенностей детей, в зависимости от их возрастной стадии и среды их обитания. По-новому ставится вопрос и о факторах развития ребенка. Так, рассматривая педологию как науку о целостном изучении ребенка, Выготский выносит вовне, в систему межличностных отношений источник его развития. Он показывает, что всякая психическая функция сначала была внешней, социальной, и затем в процессе интериоризации она превращается во внутреннее свойство личности. Это существенно отличало позицию ученого от традиционного для педологии представления о наличии «двух факторов». Но в стремлении преодолеть дуализм среды и наследственности, Выготский приходит к умалению роли внутреннего мира, опосредующего внешние влияния на личность (см. дополнительный материал 13.5)
Критическое переосмысление состояния педологии и опыта педологических исследований содержится и в одной из последних работ М.Я. Басова, которая так и называется «О некоторых задачах предстоящей перестройки педологии». В ней отмечается необходимость овладения педологией марксистско-ленинской диалектико-материалистической методологией, искоренения «враждебных идеологических установок». Болевыми точками педологической теории и практики, подлежащими глубокому рассмотрению и являющимися предметом анализа в этой работе, Басов называет: осмысление педологии как науки (ее предмета, метода и взаимодействия с другими науками), понимания развития в педологии, его закономерностей и факторов, проблема детской социальности и детского коллектива, вопросы детского труда и детского мировоззрения. Рассмотрение всех указанных проблем проводится автором в форме глубоко самокритичного анализа своих прошлых взглядов, уточнения и углубления тех или иных положений своей концепции. Так, говоря о предмете педологии как синтезе знания о развивающейся личности, Басов критически оценивает свое прежнее понимание этого синтеза как суммы частей целого и считает необходимым пересмотреть его с позиций диалектики. Анализируя далее предмет педологии, Басов подчеркивает, что «в отличие от того, как обычно ставился данный вопрос (педология — наука «биосоциальная» или «социально-биологическая»), мы должны теперь признать, что педология принадлежит полностью к числу социальных наук… Все биологические моменты развития, которые, как казалось прежде, не могут не учитываться педологией при всем нашем признании значения и важности социальной стороны развития, в действительности остаются за пределами педологии, как таковой, в ведении частных наук о развитии человека; в педологии эти моменты «сняты» социальной природой ее предмета… предметом педологии является социально-культурное развитие человека» (4, С. 6-8). Учитывая же историческую обусловленность социальности, предметом советской педологии необходимо признать » социально-культурное развитие социалистического человека» или «развитие «нового человека», закономерности и факторы этого развития» (Там же).
В понимании механизмов и факторов психического развития, по словам Басова, «активную, ведущую роль» играет среда, а значит, и сам человек, т.к. понятие среды охватывает и весь социальный мир. Путь решения этой проблемы — в выявлении диалектики отношений общего и частного, объективного и субъективного, внешнего и внутреннего и в признании ведущей роли социальной действительности в определении закономерностей развития человека.
В заключение статьи Басов высказывает оптимистическое мнение о перспективах педологии, полагая, что его задача состояла в том, чтобы «подвергнуть ревизии самые основные проблемы, которые должны определить дальнейшее развитие нашей науки» (Там же).
К сожалению, этим надеждам не было дано сбыться. В 1931 г. в возрасте 39 лет неожиданно и трагически умер М.Я. Басов (от заражения крови). Натиск на педологию продолжался. Началом конца педологии стало постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» (1936). Оно клеймило педологию как лженауку, классово-враждебное течение, издевательски относящееся к детям и тем самым наносящее вред советскому государству. Педологов критиковали за использование бухаринской теории равновесия, недооценку наследия Ленина и Сталина, а также некритическое отношение к буржуазным педологическим и психологическим идеям. Указывалось, что педология опиралась на «закон фаталистической обусловленности судьбы детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды». Этот закон оценивался как реакционный, находящийся в «вопиющем противоречии с марксизмом» (61, С. 366). Педология как наука о целостном развитии ребенка прекращает свое существование.
Очевидно, что немаловажную роль в судьбе педологии сыграла развернувшаяся борьба в руководстве Компартии. Моральное и физическое уничтожение большевиков «ленинской гвардии» (Н. Бухарина, Н. Крупской, А. Бубнова, А. Луначарского), разгром троцкизма отразились и на отношении к тому научному направлению, которое ассоциировалось с их именами. Например, после педологического съезда журнал «Просвещение Сибири» указывал, «что хочет или не хочет того Н.И. Бухарин, но армия советских педологов будет считать его с I Съезда своим бойцом» (32).
Острота критики и санкций против педологии объяснялась также тем, что она не выполнила ожидаемой от нее миссии — научной поддержки ряда важных идеологических идей. Так, не соответствовали принципу партийности выводы педологов о более низком умственном IQ советских школьников по сравнению с американскими (28), об отставании в умственном и физическом развитии детей из рабочей и крестьянской среды сравнительно с детьми из семей интеллигенции (68; 74), заключение о национальных различиях в указанных показателях (36; 71 и др.).
Являясь относительно молодым и бурно развивающимся направлением науки, педология характеризовалась рядом серьезных внутренних трудностей, делающих ее уязвимой перед лицом обрушившейся на нее критики: отрыв педологических исследований от практики воспитания и обучения и отсутствие связи между теоретическими обобщениями в области изучения и понимания ребенка и практическими педологическими разработками; эклектическое соединение в педологическом учении разных по своей идейной направленности и теоретическим основаниям течений; отсутствие глубокого понимания особенностей педологии как специфической предметной области знания; серьезные недоработки в сфере методического обеспечения педологических исследований, в организации изучения и диагностики ребенка и обусловленная этим в ряде случаев некорректность выводов и практических рекомендаций.
Определенную роль в судьбе педологии сыграл и тот факт, что наряду с учеными-педологами педологическое движение включало огромное число практикующих педологов, к сожалению, часто слабо подготовленных для углубленной психологической работы с ребенком и не имеющих возможности критично и конструктивно оценить значение тех или иных выдвигаемых научных теоретических идей. Как правильно отмечал один из участников педологического движения Ф.А. Фрадкин, «когда открылись финансируемые педологические лаборатории, туда ринулось много профессионально некомпетентных людей. Неудавшиеся чиновники, учителя, физиологи, врачи стали занимать места, которые, как им казалось, не требуют специальной подготовки. Рекомендации педологов все чаще вызывали протесты учителей… Это компрометировало науку в глазах практиков и провоцировало расправу над педологией, готовило соответствующим образом общественное мнение» (77, С. 30-31).
Но, несмотря на указанные трудности и недостатки, в целом педология внесла серьезный вклад в развитие психологического знания о ребенке.
«Исключительно ценной была ее попытка видеть детей в их развитии и изучать их в целом, комплексно. Это было, безусловно, шагом вперед от абстрактных схем психологии и педагогики прошлого» (63, С. 250). Запрещение педологии негативно сказалось на развитии разных отраслей психологической науки в СССР: детской и педагогической психологии, психологии труда и социальной психологии.
Последовавшие за этими фактами непосредственного вмешательства идеологии и политики в науку репрессии коснулись многих психологов и выразились не только в отлучении их от научной деятельности, но и в административных санкциях, включая аресты и ссылки (А. Нечаев, С.Г. Геллерштейн, Д.Н. Рейтынбарг и др.). В результате такой «чистки» рядов психологов, отсекающей все уклоны «вправо» и «влево» от генеральной линии партии, чрезвычайно усложнилась общая обстановка, в которой развивалась психологическая наука в СССР.

Итоги развития советской психологии в предвоенный период (в конце 30-х гг.)

•  Формирование методологических основ советской психологии
•  Вклад С.Л. Рубинштейна в разработку теоретико-методологических основ общей психологии

Если разрушение старого и отжившего в науке, с точки зрения идеологических вождей государства, могло быть осуществлено административным путем, то созидательная работа требовала активной творческой интеллектуальной деятельности по преодолению кризиса в мировой психологии, по освоению марксистской теории, ее адаптации к решению научно-психологических проблем. И такая работа осуществлялась нашими учеными в трудных условиях.
Разумеется, у разных ученых был свой специфический путь к марксизму. Это определялось и уровнем профессиональной зрелости, и общенаучной культуры ученого, и присущей ему мерой социальной ответственности и честности. Наряду с догматическим, конъюнктурным, начетническим следованием положениям господствующей идеологии, их некритическим использованием и перенесением в готовом виде в научную теорию, имело место и творческое освоение и развитие философии Маркса. Так, С.Л. Рубинштейн, один из лидеров советской психологии, указывал, что «психологическую науку нельзя в готовом виде найти в каких-либо произведениях основоположников марксизма-ленинизма… Есть лишь один путь для построения советской психологии -это путь творческого исследования» (67, С. 47).
Именно на путях такого подхода к марксизму — не как к господствующей идеологии, а как к системе теоретических воззрений, советской психологией были достигнуты значительные успехи, персонифицированные в деятельности и трудах известных советских ученых — Б.Г. Ананьева, М.Я. Басова, Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, С.Л. Рубинштейна, А.А. Смирнова, Б.М. Теплова, Д.Н. Узнадзе и др.
Несмотря на существенные интеллектуальные потери, понесенные психологией в результате обрушившихся на нее репрессий и гонений, психологическая наука в СССР продолжала развиваться. Благодаря таланту и творческой инициативе советских ученых, им удалось серьезно продвинуться в осмыслении психологии: исследовании материального субстрата психики и сенсорных процессов (В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, Б.Г.Ананьеви др.), анализе процессуально-содержательных характеристик психики на основе рассмотрения единства сознания и деятельности (школа С.Л. Рубинштейна), изучении процесса формирования высших психических функций в русле культурно-исторической концепции (Л.С. Выготский и его последователи), психологическом исследовании деятельности и генезиса психического (А.Н. Леонтьева), разработке проблемы установки (школа Д.Н. Узнадзе) и психологии отношений (В.Н. Мясищев), изучении психологии памяти (А.А. Смирнов, П.И. Зинченко), рассмотрении проблем индивидуальности (Б.Г. Ананьев, Б.М. Теплов), формировании концепции целостности личности (М.Я. Басов, П.П. Блонский) и т.д.
Наряду с общепсихологической проблематикой проводились исследования в области возрастной и педагогической психологии труда, сравнительной психологии и т.д.
Показателем интенсивности научной деятельности являлось растущее число психологических публикаций в предвоенные годы: за 1938 — первую половину 1940 г. было издано более 160 работ (1). Обращает на себя внимание и растущая динамика психологических исследований. Так, в соответствии с планами научно-исследовательской работы по вузам Народного комиссариата просвещения РСФСР в 1937 г. было запланировано 49 тем по психологии (что составило 16 процентов от всей исследовательской тематики), а в 1941 г. — уже 148 тем (из 454, что соответственно составило 32,5 процента) (39, С. 34).
В 30-е гг. было подготовлено и защищено 9 докторских и 35 кандидатских диссертаций (80). Издан ряд учебных пособий по психологии для студентов педагогических техникумов и вузов, издан первый обобщающий труд в области психологии в СССР — «Основы общей психологии» С.Л. Рубинштейна.

Формирование методологических основ советской психологии

Не имея возможности детально изложить все теоретические достижения советской психологии 20-30-х гг., укажем лишь важнейшие из них, составившие впоследствии теоретико-методологический фундамент психологической науки в СССР.
1. Психика как функция, свойство высокоорганизованной материи — человеческого мозга. В отечественной психологии эта идея получила развитие еще в работах известных русских ученых И.М. Сеченова, И.П. Павлова, В.М. Бехтерева, А.А. Ухтомского и др. В советской психологии к ней одним из первых обращается К.Н. Корнилов, поставивший вопрос о возможностях применения диалектико-материалистической методологии в психологических исследованиях (43). Он подчеркнул, что, несмотря на тесную связь психических процессов с физиологическими, тем не менее первые не могут быть сведены ко вторым и не являются тождественными им. Указывалось, что сущностной характеристикой психического является единство субъективного и объективного, гармонизированное в ходе процесса психического отражения. Важным моментом являлось то, что в контексте данной идеи специально подчеркивалась несводимость законов функционирования психики к каким-либо другим законам (физическим, химическим, биологическим, физиологическим и т.д.). В то же время оставался во многом неясным вопрос о конкретных механизмах интеграции объективной и субъективной сторон в единый психический акт, способы их взаимодействия.
2. Эволюционно-стадиальный характер развития психики. Так, П.П. Блонский, одним из первых поставивший задачу рассмотреть каждое психологическое явление с точки зрения его динамики и развития на примере целого ряда психических процессов (внимания, памяти, мышления и т.д.), приходит к выводу, что только во взаимодействии с внешней средой могут реализоваться внутренне присущие психике потенциалы развития. Более того, без учета и анализа динамики протекания психической активности невозможно проникнуть в суть психической реальности. Обоснованная им биогенетическая концепция развития психики, несмотря на значительную переоценку природных факторов ее детерминации, тем не менее не только конституировала идею развития применительно к внутреннему миру человека, раскрыла понимание развития психики как смены качественно различных фаз и обосновала взаимосвязанность различных ее стадий, но и показала ограниченность любого другого подхода к объяснению сущности психических процессов любого уровня сложности (14; 15).
3. Признание человека в качестве активного деятеля в окружающей его среде. Один из ближайших учеников А.Ф. Лазурского, М.Я. Басов, развивая идеи учителя о важной роли категории «отношение» в понимании и интерпретации поведения человека, пришел к выводу, что только изучение человека в процессе его деятельности в конкретной жизненной ситуации может объяснить всю сложную палитру возникающих у него психических свойств и состояний. Поведение человека, по Басову, и есть его активность, выявляющаяся во взаимоотношениях целостного организма со средой. Предложенный им структурно-аналитический метод изучения деятельности человека имел своей целью выявить различные структурные элементы деятельности и формы их взаимосвязи в процессе активного приспособления человека к среде. Важной является подчеркнутая Басовым мысль о роли в развитии человека формируемой им самим социальной среды. Впоследствии мысль о роли труда, трудовых и классовых отношений, «искусственной среды» (техники, искусства, науки и т.д.) вошла в целый ряд ведущих теорий отечественной психологии и получила более развернутую аргументацию (5; 6) (см. дополнительный материал 13.6.).
4. Признание культурно-исторической обусловленности процесса развития психики. Один из авторов культурно-исторической теории, Л.С. Выготский подчеркивал, что психические закономерности жизнедеятельности современных людей можно правильно понять лишь при учете, что их поведение является результатом двух слитных в онтогенезе процессов: биологической эволюции человека как представителя органического мира и культурного развития человечества как носителя разума на Земле. Такое понимание процесса становления и развития современного человека позволило Выготскому дать собственную трактовку генезиса высших психических функций. Последние рассматриваются им как усвоенные и перенесенные извне, из социокультурной среды, внутрь формы поведения, социального взаимодействия и отношений. Указанные идеи о социальной детерминации психики человека в то же время содержат ряд спорных положений, вызвавших серьезные дискуссии в психологии (27) (см. дополнительный материал 13.7).
Все эти теоретические положения появились не случайно. В основе их кристаллизации лежали традиции отечественной и всей мировой психологии и совокупные усилия многих ученых в СССР и за рубежом. Теоретические обобщения опирались на те серьезные методологические идеи, которые были разработаны в советской психологии в предвоенные годы. В первую очередь здесь надо упомянуть творческое освоение и развитие советскими психологами диалектико-материалистической философии. Как уже отмечалось, психологи в разных формах пытались найти пути использования и развития философии Маркса в методологии психологии. Часто при этом допускалась вульгаризация марксистских положений, их чисто механическое перенесение в область человекознания. Однако в этот период было достигнуто и продуктивное применение марксизма в психологической теории.

Вклад С.Л. Рубинштейна в разработку теоретико-методологических основ общей психологии

Наиболее глубокий теоретико-методологический анализ философии Маркса в понимании человека и пути конструктивного и творческого его использования и применения для построения системы психологического знания даны в трудах С.Л. Рубинштейна, одного из лидеров и крупнейшего методолога и теоретика психологической науки в СССР.
Творческий путь Рубинштейна свидетельствует о том, что представление о якобы насильственном внедрении марксизма в психологию в СССР упрощенно отражает реальную картину. В действительности был и другой, встречный поток — от психологии к марксизму. Что касается Рубинштейна, то его обращение к основным категориям марксистской философии не было продиктовано только ее авторитетом и статусом в обществе. Свидетельством тому является анализ ранних этапов творчества ученого. Так, в статье «Принцип творческой самодеятельности» (1922) уже поднимаются ключевые вопросы, составившие впоследствии основу его теоретической концепции: проблема субъекта, деятельности, единства личности в ее взаимодействии с миром. Это позволяет сделать вывод, что уже в начале творческого пути Рубинштейна им были заложены исходные основы того общеметодологического подхода, который теперь называется субьектно-деятельностным.
Дальнейшее формирование теоретической концепции Рубинштейна было связано с углубленным освоением марксизма и содержащихся в нем идей о первостепенной роли деятельности в процессе антропо- фило- и онтогенеза человека и его психики. В ряде своих работ — «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса» (1933-1934), «Основы психологии» (1935) и др. Рубинштейн осуществляет глубинный анализ философии Маркса. При этом он подчеркивает, что изучение марксистского философского наследия для него не самоцель, а путь к познанию психической реальности.
Определяя пути выхода психологии из кризиса, Рубинштейн указывает на необходимость нового понимания ключевых категорий психологии — сознания и деятельности. Новую трактовку их как раз помогает, по его мнению, найти марксизм, и прежде всего содержащаяся в этом учении концепция деятельности, раскрывающаяся через диалектику связи субъекта с предметной действительностью. Диалектическая связь указанных процессов в концепции С.Л. Рубинштейна приобретает вид принципа единства сознания и деятельности, ставшего одной из главных методологических основ советской психологии.
Идеи Маркса об историческом характере сознания, его общественной природе учитывались Рубинштейном при осмыслении и обосновании принципа развития и историзма как базисных опорных точек рассмотрения психики.

• Опора на марксистские идеи помогла ученому в 30-40-е гг. сформулировать и другие принципиальные положения методологии:
  • по-новому определить предмет психологии;
  • дать диалектико-материалистическую трактовку принципов детерминизма и личностного опосредования;
  • обосновать понимание человека как биосоциального существа;
  • выявить специфику психического как процесса и деятельности т.д.

Выход в свет основополагающего труда С.Л. Рубинштейна «Основы психологии» явился важным событием в научной жизни и свидетельствовал об обретении советской психологией собственного методологического фундамента. Неслучайно именно эта работа Рубинштейна была удостоена Государственной Премии.
Обращение к истории психологической мысли в СССР показывает, что именно творческое освоение марксистской теории и стоящей за ней целой системы научного знания, накопленного в истории человечества, стало тем важным условием, которое позволило советской психологии обрести методологический фундамент и стать цельным учением. В этом смысле методологический кризис был преодолен.
Внутреннее единство и общность базовых оснований, сложившихся в советской психологии, позволяют нам рассматривать ее как целостную научную психологическую школу, контуры которой уже были в основном очерчены к концу 30-х гг., когда завершается обоснование основных принципов и категорий психологии, путей и стратегий исследования психической реальности.

Словарь терминов

1. Дифференциальная психология
2. Интеллигенция
3. Педология
4. Поведенчество
5. Профессиография
6. Психоанализ
7. Психотехника
8. Реактология
9. Рефлексология
10. Соотносительная деятельность

Вопросы для самопроверки

1. Какие два этапа отношений между государством и интеллигенцией в первые послереволюционные годы можно выделить?
2. Чем было обусловлено возрастание интереса к психологии в первые послереволюционные годы?
3. Как понимался предмет педологии?
4. Перечислите основные методологические установки поведенчества.
5. В чем состояла, по мнению В.М. Бехтерева, суть комплексного подхода к изучению психики человека?
6. В чем проблематика и основное содержание методологических дискуссий 20-30-х гг. в отечественной психологии — реактологической и рефлексологической?
7. Как понимал предмет психологии В.М. Бехтерев?
8. В чем состояли особенности развития психоанализа в советской психологии?
9. Как происходила ликвидация отечественных прикладных направлений психологии в 30-е гг. XX столетия?
10. Укажите основные итоги развития отечественной психологии в 20-30-е гг. XX столетия.
11. Перечислите основные методологические положения, разработанные в послереволюционный период развития советской психологии и составившие ее теоретическое основание.

Темы курсовых работ и рефератов

1. Зарубежная деятельность психологов, насильно высланных из Советской России.
2. Основные этапы в развитии отечественной психотехники и психотехнического движения и их характеристика.
3. Основные этапы в развитии отечественной педологии и педологического движения и их характеристика.
4. Поведенчество и формы его реализации в советской послереволюционной психологии.
5. Пропаганда марксистской методологии и ее внедрение в психологические исследования.
6. Деятельность В.М. Бехтерева по формированию советской психологической науки и обоснование им рефлексологии.
7. Роль и значение К.Н. Корнилова в формировании марксистских основ советской психологии.
8. Основные вехи формирования и развития психоанализа в России.
9. Теоретические достижения послереволюционной психологии в разработке методологических основ психологии.
10. Вклад С.Л. Рубинштейна в разработку методологических проблем советской психологии.

Список литературы

1. Ананьев Б.Г О современном состоянии психологической науки в СССР // Советская педагогика. М., 1941. №5. С. 106-117.
2. Ананьев Б.Г. Очерки истории русской психологии XVIII и XIX веков. М., 1947.
3. Баммель Г. Философский метод Ленина и некоторые черты современного ревизионизма // Воинствующий материализм. М., 1924. Кн.1. С. 226-261.
4. Басов М.Я. Методика психологических наблюдений над детьми. Л., 1926.
5. Басов М.Я. О некоторых задачах предстоящей перестройки педологии // Рукопись (Личный фонд М.Я. Басова, Научн. Архив ИП РАН).
6. Басов М.Я. Общие основы педологии. 2-е изд. М.; Л., 1928-1930.
7. Бехтерев В.М. Коллективная рефлексология. М.; Пг., 1921.
8. Бехтерев В.М. Общие основы рефлексологии человека. М.;Л., 1928.
9. Бехтерев В.М. Основные задачи рефлексологии труда. Пг., 1919.
10. Бехтерев В.М. Предмет и задачи общественной психологии как объективной науки. СПб., 1911.
11. Блонский П.П. Избр. пед. произ. М., 1961.
12. Блонский П.П. Избр. психол. произв. М., 1964.
13. Блонский П.П. Материалы дискуссии по педологии… // На путях к новой школе. 1932. № 6. С. 33-54.
14. Блонский П.П. Педология. М., 1934.
15. Блонский П.П. Реформа науки. М., 1920.
16. Богданчиков С.А. История проблемы «психология и марксизм». (Дискуссия между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым в отечественной психологии 20-х годов) // Автореф. дис… канд. псих. наук. М., 1993.
17. Большакова В.В. Экспериментальное изучение психологии школьников в трудах А.П. Нечаева // История становления и развития экспериментально-психологических исследований в России. М., 1990. С. 189-199.
18. Брушлинский А.В. Культурно-историческая теория мышления. М., 1968.
19. Брушлинский А.В. Субьект: мышление, учение, воображение (Сер. «Психологи Отечества»). М.; Воронеж, 1996.
20. Будилова Е.А. Философские проблемы в советской психологии. М., 1972.
21. Бухарин Н.И. Теория исторического материализма. М., 1922.
22. Быховский Б. Метапсихология Фрейда. Минск, 1926.
23. Вульф М.В. К психоанализу кокетства // Современная психоневрология. 1925. № 3-4. С. 33-43.
24. Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т.1. С. 291-436.
25. Выготский Л.С. История развития высших психических функций // Выготский Л.С. Собр.соч.: В 6 т. М., 1983. Т.3. С. 5-328.
26. Выготский Л.С. Сознание как проблема психологии поведения // Психология и марксизм. М.; Л., 1925.
27. Выготский Л.С.Основы педологии. Л., 1934.
28. Гурьянов Е.С., Смирнов И.А., Соколов М.В., Шеварев П.А. Шкала Бине — Термена для измерения умственного развития детей // Работник просвещения. 1930.
29. Давыдова М.И. Иван Дмитриевич Ермаков // Психол. журн. 1989. Т.10. № 2. С. 156-159.
30. Дискуссия по докладу В. Рейха // Естествознание и марксизм. 1929. № 4. С. 108-125.
31. Ермаков И.Д. Очерки анализа творчества Н.В. Гоголя. М.; Пг., 1923.
32. За нового человека // Просвещение Сибири. 1928. №3.
33. Залкинд А. Фрейдизм и марксизм // Красная новь. 1924. № 4.
34. Залкинд А.Очерки культуры революционного времени. М., 1924.
35. Залкинд А.Половой вопрос в условиях советской общественности. Л., 1926.
36. Запорожец А.В. Умственное развитие и психологические особенности сиротских // Педология. 1930. № 2. С. 222-235.
37. История советской психологии труда: Тексты (20-30-е годы ХХ в.). М., 1983.
38. Итоги дискуссии по реактологической психологии // Психология. 1931. Т.4.
39. Каиров И.А. О научно-исследовательской работе по педагогическим наукам // Советская педагогика. М., 1941. № 7-8. С. 33-40.
40. Колбановский В.Н. Так называемая психотехника // Известия, 1936, 23 октября.
41. Кольцова В.А., Носкова О.Г., Олейник Ю.Н. И.Н. Шпильрейн и советская психотехника // Психол. журн. 1990. Т.11. №2. С. 111-133.
42. Корнилов К.Н. Современная психология и марксизм // Под знаменем марксизма. 1923. №1.
43. Корнилов К.Н. Учение о реакциях человека с психологической точки зрения («Реактология»). М., 1923.
44. Корнилов К.Н.Современное состояние психологии в СССР // Под знаменем марксизма. 1927.№ 10-11.
45. Котелова Ю.В. Очерки по психологии труда. М.,1986.
46. Крупская Н.К. Материалы дискуссии по педологии // На путях к новой школе. 1932. № 6. С. 33-54.
47. Курек Н.С. О причинах и следствиях запрета педологии и психотехники в СССР. М., 1996.
48. Левентуев П. Политические извращения в педологии // Педология. 1931. № 3. С. 63-67.
49. Лейбин В. Репрессированный психоанализ: Фрейд, Троцкий, Сталин // Российский психоаналитический вестник. 1991. №1. С. 32-55.
50. Ленин В.И. О значении воинствующего материализма // Под знаменем марксизма. № 3. С. 5-12 (ПСС, Т. 45).
51. Логинова Н.А. Об институте мозга В.М. Бехтерева (к 75-летию со дня основания) // Психол. журн. 1993. № 5. С. 110-119.
52. Ломов Б.Ф., Кольцова В.А., Степанова Е.И. Очерк жизни и научной деятельности В.М. Бехтерева // Бехтерев В.М. Объективная психология (Памятники психологической мысли). М., 1991. С. 424-444.
53. Луначарский А.В. Из речей Н.К. Крупской, Н.И. Бухарина, А.В. Луначарского, Н.А. Семашко на 1 педологическом съезде // На путях к новой школе. 1928. № 1. С. 9-14.
54. Лурия А.Р. Психоанализ как система монистической психологии // З. Фрейд, психоанализ и русская мысль. М., 1994. С. 168-194.
55. Минин С.К. Философию за борт // Под знаменем марксизма. 1922. № 5.
56. Муковнин А. Итоги смотра педологии и психологии в Академии Комвоспитания им. Крупской // Педология. 1931. № 4. С. 79-89.
57. На переломе. Философия и мировоззрение. Философские дискуссии 20-х годов. М., 1990.
58. На путях к новой школе // Материалы дискуссии. 1932. № 6. С. 33-54.
59. Никольская А.А. Возрастная и педагогическая психология в дореволюционной России. Дубна, 1996.
60. Носкова О.Г. История психологии труда в России. 1917-1957 гг.: Учебное. пособие. М.: МГУ, 1997.
61. О педологических извращениях в системе Наркомпросов // КПСС в резолюциях и решениях сьездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1985. Т.6. С. 364-367.
62. Перепель И.А. Опыт применения психоанализа к изучению детской дефективности . Л., 1925.
63. Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии. Ростов-на-Дону, 1996. Т.1.
64. Рахмель Э.А. К итогам 1 Всесоюзного съезда по психотехнике и психофизиологии труда // Психология. 1931. Т.5. Вып. 2.
65. Репрессированная наука / Под ред. М.Г. Ярошевского. СПб., 1994. Вып.2. С. 317.
66. Рефлексология или психология // Материалы дискуссии, проведенной методологической секцией Общества рефлексологии, неврологии, гипнотизма и биофизики с 4 мая по 10 июня 1929. Л., 1929. Сб.1.
67. Рубинштейн С.Л. О философских основах психологии // Проблемы общей психологии. М., 1973.
68. Рыбников Н.А. Крестьянский ребенок: Очерки по педологии крестьянского ребенка // Работник просвещения. 1930.
69. Рыжов В. Психоанализ как система воспитания // Путь просвещения. 1922. № 6.
70. Смирнов Д.А. Общая педология. Днепропетровск, 1927.
71. Соловьев В.К. Годичный опыт и испытание общей одаренности узбеков и методический анализ серии ВСУ РККА // Психотехника и психофизиология труда. 1929. № 2-3. С. 30-55.
72. Сталин И.В. О некоторых вопросах истории большевизма // Пролетарская революция. 1931. № 6. С. 3-12.
73. Степанова Е.И. В.М. Бехтерев и комплексное изучение человека // История становления и развития экспериментально-психологических исследований в России. М., 1990. С. 102-116.
74. Сыркин М.Ю. Устойчивость социальных различий в показаниях тестов одаренности // Психотехника и психофизиология труда. 1929. № 1.
75. Таланкин А. О повороте на психологическом фронте. М.; Л., 1931.
76. Таланкин А. Против меньшевинствующего идеализма в психологии // Психология. 1932. № 1-2. С. 3-37.
77. Фрадкин Ф.А. Педология: мифы и действительность. М., 1991.
78. Фридман Б.Д. Основные психологические воззрения Фрейда и теория исторического материализма // Психология и марксизм. М., 1925. С. 113-159.
79. Халецкий А.М. Психоанализ личности и творчества Т. Шевченко // Современная психоневрология. 1926. № 3.
80. Шардаков М.М. Проблематика диссертаций // Советская педагогика. М., 1941. № 10. С. 78-82.
81. Шемякин Ф., Гершонович Л. Как Троцкий и Каутский ревизуют марксизм в вопросах психологии // Психология. 1932. № 1-2.
82. Шпильрейн И.Н. О повороте в психотехнике // Психотехника и психофизиология труда. 1931. № 4-6. С. 245-246.
83. Шпильрейн И.Н. Предисловие // Руководство по психотехническому професиональному подбору / Под ред. И.Н. Шпильрейна и др. М.;Л., 1929. С. IV.
84. Шпильрейн И.Н. Психотехника в реконструктивный период: Стенограмма доклада в Комакадемии 2 дек. 1929 г. М., 1930.
85. Шпильрейн И.Н., Рейтынбарг Д.И., Нецкий Г.О. Язык красноармейца: Опыт исследования словаря красноармейца Московского гарнизона. М.; Л., 1928.
86. Эткинд А. Эрос невозможного: история психоанализа в России. СПб, 1993, 1994.
87. Ярошевский М.Г. Л. Выготский: в поисках новой психологии. СПб., 1993.
88. Ярошевский М.Г. Наука о поведении: русский путь (Сер. «Психологи Отечества»), М.; Воронеж, 1996.
89. Ярошевский М.Г. Павлов и американский бихевиоризм // Психол. журн. 1995. Т.16. № 6. С. 130-134.
90. Ярошевский М.Г., Сироткина И.Е., Даниличева Н.А. Пионер деятельностного подхода // Психол. журн. 1992. Т. 13. С. 137-151.